Солнце завтрашнего дня - Джейн Портер

— Я знала, что ты придешь.

— Да?

Телли кивнула, чувствуя, как сжимается все внутри. Не собиралась она заботиться о нем, не ждала заботы и от него. Любовь между такими, как они, лишь все усложняет. Это не романтическая идиллия, свойственная западной культуре. Любовь в пустыне жесткая, неистовая, жертвенная. Не менее опасная, чем сам Тэа.

— Опусти меня, — сказала она, очутившись на улице. — Я могу идти.

Тэа поставил ее на ноги.

Они в беде. Он в беде. Последние сорок восемь часов стали худшими со времен той резни, после которой Тэа обнаружил истерзанные тела жены и сына. Не сможет он именовать себя хозяином пустыни, когда рядом Телли. Она с самого начала заставила его волноваться, бояться за нее.

А ему нельзя становиться обычным человеком. Он должен быть холодным, невозмутимым, неспособным отдавать и чувствовать.

Телли. Его женщина.

Надо отослать ее назад, домой. Однажды приняв решение, он его не изменит. И женские слезы его не остановят. Нет, если только так можно сохранить жизнь ей, если уж не ему самому.

— Тэа, — прошептала Телли.

Его пальцы сжались в ответном пожатии.

— Да?

— Ты сердишься на меня?

— Нет.

Но путь в Физ оказался весьма неприятным. Битых четыре часа Тэа едва глядел на нее и молчал. Телли волновалась.

Тэа может утверждать, что не сердится, но он явно расстроен.

— Прости, — попробовала она начать разговор. — Прости, что так случилось.

— Тут нет твоей вины.

Но она чувствовала, что есть. Знала — ее использовали, чтобы добраться до Тэа, и знала, что Тэа обязательно придет ее выручать.

— Я не собиралась вести их в Бер-Джуман. Я бы…

— Они убивают женщин, Телли. — (Телли прикусила язык, ожидая, что еще он скажет. Но дождалась совсем не тех слов.) — Не выйдет, — проговорил он чужим, резким голосом. — Пора тебе вернуться в Америку.

Кровь прилила к ее щекам.

— Не понимаю.

Его взгляд был невероятно холоден.

— Тогда слушай, что тебе говорят. Здесь ты мне не нужна.

— Тэа… — Не голос сорвался на шепот, хриплый, умоляющий.

— Я не хочу, чтоб ты была рядом. Я устал. Доставлю тебя в Атик. Посажу там на самолет. Сегодня же.

Но Телли была не готова сдаться.

— Я тебе не верю. Ты просто длишься. Я, должно быть, сделала что-то…

— Нет, Телли, ничего ты не делала. Это я. Мне… надоело.

Телли поперхнулась.

— Я никогда не надоем тебе, — яростно возразила она. — Никогда.

— И все-таки надоела.

— Вот и нет. Вероятно, ты понял, что не сможешь сладить со мной. Это возможно, но надоела… нет.

— Все. Довольно пререкаться. Я знаю, что чувствую.

— Ты? Чувствуешь? Когда ты приобрел способность чувствовать?

— Кончено. Мне нужно что-то еще. Что-то, чего ты дать не можешь.

Телли словно ударили ножом в грудь. Тэа убивает ее. Злые слезы навернулись на глаза.

— Ты же сам настаивал на свадьбе. Ты…

— То был опрометчивый шаг. Брак я аннулирую.

— Вот как.

— Потребуется извести немного бумаги, дать кое-кому денег, но через несколько недель ты будешь свободна.

— Мы же приносили клятвы. Я собираюсь их сдержать.

— Ты не в Америке. Тут тебе не Голливуд, счастливого финала не жди.

Телли лишь смотрела на него, не находя слов.

— Не надо мне вечной битвы, — безжалостно продолжал Тэа. — Чтобы сражаться, есть мужчины. Ты ведешь себя не так, как положено женщине. И я устал. Так что хватит. Пакуй свои вещи. Камеру и диски тебе, естественно, вернут.

Днем они в молчании проехали по заполненным толпой улицам. Прибыв в аэропорт, Тэа вывел Телли из лимузина и проводил в самолет. Поднимаясь по трапу, он хотел было поддержать ее под локоть, но Телли отбросила его руку. Раз уж отсылаешь прочь, то воздержись от неуместных проявлений вежливости. Поднявшись на борт, Тэа проверил, все ли в порядке, положил ее крохотный рюкзак на красно-белый ковер.

Борясь со слезами, Телли глядела на ковер, думая, что даже рюкзак выглядит никому не нужным и несчастным.

— Не успеешь моргнуть глазом, как будешь дома, — сказал Тэа. — Скоро все покажется тебе дурным сном.

Телли покачала головой. Говорить сил не было. Тэа наклонился, чтобы поцеловать ее на прощание, но она отступила назад. Если он не хочет ее, нечего и целовать.

— Ты меня не любишь? — спросила она, наконец найдя нужные слова, как ни ужасно было их значение.

Он помолчал, потом ответил:

— Нет.

Телли отвернулась, не желая видеть, как он уходит. Но когда дверь закрылась, ей показалось, что сердце ее разрывается на куски.

Тэа ее не любит. Всего четыре слова, но они уничтожили ее.

Телли даже не могла плакать во время полета, который все не кончался и не кончался. Не плакала и в такси, везущем ее домой из аэропорта. Но когда дверь квартиры захлопнулась за ней, самоконтроль отказал.

Тэа не любит ее. Никогда не будет любить. Это была ошибка.

Первую неделю Телли нe могла думать, даже шевелилась с трудом. Проводила в кровати больше времени, чем вне ее. Уткнувшись лицом в подушку, рыдала. Не могла есть. Спать. Могла только плакать — до боли в сердце.

Как мерзко он поступил! Отослал ее домой. Просто отодвинул в сторону. А ей казалось, она небезразлична ему. Может, то была и не глубокая, вечная любовь, но все же достаточная, чтобы Телли ощутила их связь друг с другом.

Прекрати, приказала она себе. Прекрати думать, чувствовать — просто прекрати. С глазами, припухшими от слез, Телли поднялась с кровати. Невзирая на подавленное настроение, заставила себя сходить в магазин за продуктами. Днем позже приказала себе посмотреть кино по телевизору. А в выходные отправилась гулять, не обращая внимания на нависшие над головой черные тучи, и часами бродила под дождем. Ей хотелось остановить слезы, и она преуспела. Пока она двигалась, все было отлично.

Через десять дней после возвращения Телли взяла камеру и отправилась на поиски вдохновения.

Издатели обрадовались, узнав о ее возвращении. Они желали посмотреть снимки. Им не терпелось узнать, где она побывала, что делала последние четыре месяца в Северной Африке.

Телли с головой ушла в работу, находя в ней утешение. И только ночью возвращалось чувство опустошенности. Только ночью ей казалось странным, что она дома. Год, проведенный в поездках, превратил ее в бродягу. Телли знала, что у нее есть квартира, но забыла, как та выглядит, чувствуя себя чужой в собственном жилище.