Свидетель, не увидевший свет - Николай Леонов

– Так и сказал, что ничем больше не доберешься? – ухватился Гуров за фразу.

– Ну да. Если на автобусе, да через Суктыл – это же какой крюк.

– А на дрезине Павел чем занимался?

– Да чем же на ней заниматься? – снова напряглась Ольга Ивановна, которая немного начала успокаиваться, решив, что вопросы закончились. – Ясное дело – посидит, покемарит на лавке да покурить на ветерок выйдет. С Лешкой, помощником машиниста, все болтали. Рыбников-то молчун, тот за всю дорогу и слова не проронил. А Лешка балагур.

– И много Паша с Лешкой болтали? Или больше сидел и кемарил на лавке?

– Ой, я и не помню, – снова начала пугаться женщина. – А что случилось-то?

– Да вот пытаюсь выяснить, с кем Павел общался перед приездом сюда, – схитрил Гуров. – Может, говорил о ревности или о том, что хочет Оксану замуж позвать. Ведь не зря же он Захарова по голове ударил.

– Надо с Игорем поговорить, – обрадовалась Ольга Ивановна. – Он парень рассудительный, порядочный. Пусть заявление заберет, а то ведь Пашку так можно и в тюрьму засадить. А он же без злого умысла, не такой он. Это все из-за Оксанки, чтоб ей пусто было, шалаве такой!

– Не надо, – покачал головой Лев. – С Игорем я поговорю сам. Я их помирю. А почему вы так Оксану Полупанову… Шалавой?

– А кто ж она, если из-за нее мужики в кровь бьются? Шалава и есть. Порядочные бабы гамузом вокруг себя мужиков не собирают, чтоб они еще и дрались из-за нее!

Гуров не стал распространяться на эту тему и говорить, что во все времена рубились и стрелялись на дуэлях из-за прекрасных дам вполне приличного поведения, а просто завершил разговор, попрощался и отправился к Рыбникову.

Железнодорожник, выглянув в окно, увидел Гурова и молча кивнул головой. Через несколько секунд раздался звук отодвигаемого засова, и гулкий со сна голос пригласил:

– Заходи!

Просторные темные сени с запахом засушенных трав, дверь в такую же темную комнату. Гуров старательно смотрел под ноги, идя за хозяином. Наконец они оказались на большой кухне, отделенной от остальной части дома деревянной аркой и цветастой занавеской. Рыбников зажег маленький ночник на столике и показал глазами на мягкий табурет:

– Что-то еще случилось? Чего ты посреди ночи шастаешь?

– Александр Васильевич, простите меня за некоторый маскарад, – прямо заявил Гуров. – Иначе было нельзя, а теперь пришло время представиться по-настоящему. Я – полковник полиции из Москвы. Из Министерства внутренних дел. Тут я оказался случайно, но, видать, судьба. К вам пришел потому, что вы один из тех немногих мужиков в поселке, кому я верю, кого считаю честными гражданами, на кого могу положиться.

– Ты не темни, полковник. Я на лесть не падок. Я срочную служил, два срока прапорщиком отпахал. И кабы не несчастный случай, был бы сейчас военным пенсионером. Поэтому, что такое родину беречь, мы знаем. Что случилось и что от меня надо?

– Есть у меня, Александр Васильевич, серьезные подозрения, что где-то в районе вашего поселка прячут украденные из карьера еще несколько лет назад запасы тротила. Много, килограммов пятьдесят, а может, и больше. И есть основания полагать, что и Калинина убили не просто так, и связь порвали не алкаши, намеревавшиеся пропить срезанный кабель. Что-то мне теперь кажется, что и капитан Воронин не своей смертью умер, а помогли ему, потому что он был опытным участковым и мог что-то заподозрить. А все происходящее за эти дни в поселке, я имею в виду и снесенный рекой мост, и сломавшуюся дрезину, наводит меня на мысль, что ждать нам нужно чего-то плохого и кардинального. Например, попытки вывезти отсюда взрывчатку. А уж кому она в наше время нужна, вы и сами можете догадаться.

– Вот ты ж, беда, а! – Старик пошевелил седыми усами, как будто что-то жевал. – Значит, и у нас террористами запахло. И на кого же ты думаешь, полковник, свои вроде все?

– Подозреваю многих, но пока говорить не буду, – признался Гуров. – Окажется, что ошибаюсь, а у вас предубеждение потом против этого человека останется. Я уеду, а вам тут жить. Давайте так: как только мне понадобится ваша помощь, помощь мужиков, которых вы знаете в поселке и на кого можно положиться, я вас позову. А пока ответьте мне на один вопрос.

– Давай свой вопрос, – вздохнул Рыбников.

– Вы ведь, Александр Васильевич, Лешку Штыкова не подозреваете в том, что он умышленно влил вместо масла что-то другое?

– Ухи бы ему его знаменитые оборвать, этому Штыкову! Да только подумать на него можно все, что угодно, кроме злого умысла. Парень он хороший, честный, порядочный. И если совершил что-то, то не по умыслу. Обмануть его могли. А с маслом этим… Скорее всего, его просто отвлекли. Тоже недостаток, я тебе скажу. Внимательность на нашей работе важна, собранность. Это тебе железная дорога, а не хухры-мухры. А Лешка молодой еще. Ты на него плохого не думай.

– А Бочкина вы зачем взяли на дрезину?

– Ольга Ивановна попросила. Тут дело такое, полковник, я ведь не трамвай и не городской автобус. Мое дело вполне конкретное – возить грузы в поселок, почту с почтальоном. А пассажиров мне перевозить как бы и запрещено, потому как не пассажирский транспорт дрезина, не оборудованный, а специальный. Вмиг начальник дороги прознает и скажет, что мне зарплаты не хватает и я рубли сшибаю на казенной машине. Ну, а по-свойски Ольге Ивановне я отказать и не мог. Племянник он ей вроде как. А ты что же, на него грешишь?

– Не знаю пока, Александр Васильевич. Напраслину наводить не буду. Вы скажите только, мог Павел Бочкин отвлечь Лешку и заменить в вашей канистре масло на что-то другое?

– Вот вопросец! Не знаю, – задумчиво глядя в темное окно, ответил железнодорожник. – Может, мог, а может, и нет. Это надо Лешку пытать, за уши его большие подергать. Его могли разговорами отвлечь и подменить. Ну, а раз не сказал, значит, и не знает ничего. Не заметил. Лешка бы не промолчал, он бы вину признал, я его знаю.

Когда Гуров вернулся в квартиру участкового, Чебрикова еще не было. Видать, с большим энтузиазмом взялся парень за дело, решил Гуров с усмешкой. Есть хотелось неимоверно, но сил готовить что-то, даже яичницу, не было. Холодная колбаса не лезла в горло. Захотелось чего-то теплого, домашнего, такого, чтобы на душе стало спокойнее. В холодильнике на глаза Гурову попалась пол-литровая банка деревенской сметаны. Вот оно!

Это было любимое когда-то в юности блюдо, еще с советских времен, когда Гуров брал в столовой помимо первого и второго блюд еще и стакан сметаны. Не такой, конечно, пожиже в столовых была сметана, но как здорово брать ложкой эту жирную прохладную массу и вприкуску с простым хлебом. Ностальгические чувства взяли верх, и Гуров стал накладывать сметану в чашку. Она была густой, и двухсот граммов ему было не съесть, даже на голодный желудок. Отламывая от буханки руками хлеб, Лев принялся за сметану.

И вдруг… Что это? Сыщик замер с ложкой на весу и прислушался. Точно, шаги. Осторожные, легкие. Человек не хочет быть услышанным. Да и кто бы стал так красться, если пришел по делу. По делу приходят спокойным уверенным шагом и стучат в дверь. Пусть и не очень уверенным, но не крадутся. Лев подумал, что за эти дни уже раз двадцать пожалел, что поехал в командировку без оружия. Не хотелось канители при оформлении авиационных билетов, неудобств в другом транспорте, когда при людях не снять пиджака, беспокоиться, чтобы он не распахнулся ненароком. В наше неспокойное время напугать людей оружием очень легко. Вплоть до паники.