Ученик - Микаэль Юрт

Во-вторых, собрание мягких игрушек на стеллаже. Животные всех цветов и размеров. Мишки, тигры, дельфины, кошки. Мягкие животные и небольшой перебор подушек, пледов и одеял. Вся комната сигнализировала о стремлении к надежности, желании иметь защищающий, мягкий и уютный кокон, куда не может проникнуть холодная и суровая действительность. Себастиан посмотрелся в прислоненное к стене зеркало. Она только что пригласила к себе эту холодную, суровую действительность. Только еще об этом не знает.

Себастиана стало потихоньку интересовать, что же в ее жизни явилось причиной неуверенности в себе и преувеличенного стремления к надежности? Травма, неудачная связь, неправильный жизненный выбор или кое-что похуже – насилие, извращения в отношениях с родителями? Он не знал, и у него не было сил на то, чтобы узнавать. Ему хотелось секса и несколько часов сна.

– Можно я вынесу зеркало? – спросил он, поднимая его.

Его почти пугало что-то в том, чтобы смотреть на себя, лежащего с ней в этой комнате. Страсть к сексуальным экспериментам исчезла, и он осознал, что предпочел бы, чтобы они залезли вдвоем под одеяло и перед продолжением погасили свет.

– Вынеси его в прихожую, – сказала она, как он думал, из ванной комнаты. – Я обычно вношу его, когда примеряю одежду.

Себастиан вынес зеркало в прихожую и быстро нашел гвоздь, на котором оно обычно висело.

– Ты любишь одежду?

Услышав ее голос, Себастиан обернулся. Другой голос. Она надела черное сексуальное кружевное платье и подкрасила губы темной помадой. И выглядела другой женщиной. Такой, на которую обращают внимание.

– Я обожаю одежду, – продолжила она.

Себастиан кивнул.

– Ты в этом очень красивая. Действительно красивая. – Он говорил искренне.

– Ты так считаешь? Это мое любимое платье.

Она подошла и поцеловала его. Подключив язык. Себастиан ответил на поцелуй, но теперь роль ведущего играла она. Он не мешал ей. Она самовыражалась. Он попытался снять с нее платье, чтобы соприкоснуться с ней телом. Ей же хотелось остаться в платье. У него возникло ощущение, что для нее это важно.

Заняться любовью в платье.

* * *

Урсула заканчивала по третьему кругу читать предварительный отчет о вскрытии Катарины Гранквист, когда по дверному косяку постучали, и в Комнату засунулась идеально причесанная голова Роберта Абрахамссона, того из начальников отдела наружного наблюдения, которого она переносила хуже всего.

– Теперь вам, черт подери, придется всерьез заняться вашим дерьмом.

Урсула, оторвавшись от чтения, посмотрела на него вопросительно.

– Журналисты уже начали звонить даже мне, – продолжил Абрахамссон. – Говорят, что вы тут просто не берете трубку.

Урсула сердито смотрела на слишком загорелого мужчину в немного узковатом пиджаке. Она ненавидела, когда ее отвлекают. Особенно этот тщеславный Роберт Абрахамссон. Даже если это оправдано. Поэтому она ответила максимально кратко.

– Обсуди это с Торкелем. Прессой занимается он. Тебе это известно.

– А где он?

– Не знаю. Поищи.

Урсула вернулась к отчету в надежде, что достаточно четко дала Роберту понять, что ему надо уйти. Однако тот в ответ сделал несколько решительных шагов в ее сторону.

– Урсула, ты наверняка очень занята, но когда они начинают звонить мне по поводу вашего дела, это может означать две вещи: либо вы недостаточно общаетесь с ними, либо они нашли какой-то угол зрения, на который хотят нажать. В данном случае, вероятно, и то и другое.

Урсула устало вздохнула. Она отличалась в команде тем, что всегда игнорировала то, что пишут газеты; любую информацию, которая могла повлиять на ее способность рационально истолковывать доказательства, она стремилась сводить к минимуму. Тем не менее она понимала, что это не очень хорошо. Госкомиссии хотелось как можно дольше избежать объединения трех убийств женщин в горячую новость под заголовками типа: «Серийный убийца в Стокгольме». Сдерживание возможностей журналистов к спекуляциям было одним из основополагающих моментов стратегии Торкеля. Когда пресса вмешивается в игру и начинает гоняться за сенсациями, может произойти все что угодно. Особенно внутри организации. Тогда это вдруг становится политикой, а политика может роковым образом сказываться на расследовании. Тогда требуется действовать «мощно» и «показывать результаты», что в худшем случае приводит к тому, что меньше думают о количестве доказательств, а больше о том, чтобы оправдать доверие.

– Кто звонил? – спросила она. – Дай мне их номера, и я прослежу за тем, чтобы Торкель с ними связался.

– Звонил только один. Пока. Аксель Вебер из «Экспрессен».

Услышав имя, Урсула откинулась на спинку стула с преувеличенно радостной улыбкой.

– Вебер! Но ведь есть и третья причина, по которой он позвонил именно тебе, не правда ли?

Лицо Роберта сильно покраснело. Он погрозил Урсуле указательным пальцем в точности, как учитель в каком-нибудь фильме пятидесятых годов.

– Это было недоразумение, ты же знаешь. Начальника управления удовлетворили мои объяснения.

– В таком случае они удовлетворили его одного. – Урсула вновь наклонилась вперед, став внезапно серьезной. – Ты сдал Веберу информацию. При расследовании убийства.

Роберт посмотрел ей в глаза с упорством во взгляде. Уступать он не собирался.

– Можешь думать, что угодно. Мы работаем в двадцать первом веке, необходимо учиться сотрудничать с прессой. Особенно в сложных случаях.

– Особенно если твою фотографию печатают на седьмой странице и ты за хлопоты предстаешь неким героем.

Урсула замолчала, почувствовав, что скатывается к мелочности, к дешевке, но сдержаться не смогла.

– Я узнаю твой пиджак, но тогда ты, вероятно, был более худым. Тебе надо думать, чем набиваешь живот, ты же знаешь, что камера добавляет пять килограммов.

Роберт расстегнул пиджак, и она увидела, как у него почернели от злости глаза, и что он, похоже, готовится к ответной атаке, но он, все-таки сумев подавить сильнейшее возмущение, направился к двери.

– Я просто подумал, что вам следует знать.

– Мило с твоей стороны, Роберт, – не унималась Урсула. – Если Вебер напишет что-нибудь необычайно осведомленное об этом деле, мы будем знать, откуда у него информация.

– Я ничего не знаю о вашем деле.

– Ты здесь. Ты видел нашу доску.

Роберт в ярости развернулся и ушел. Урсула слышала, как он сердито протопал по коридору и скрылся в конце за стеклянной дверью. Для начала Урсула подошла к двери и выглянула, чтобы убедиться, что он действительно ушел, а затем прошлась по практически пустому офису. Возможно, ничего страшного не произошло, но ей хотелось дать Торкелю возможность действовать быстро. Его кабинет оказался пуст. Куртки на месте нет, компьютер выключен. Который же теперь час? Она достала мобильный телефон: 23:25. Надо звонить Торкелю. Но она чувствовала внутреннее сопротивление. Идиотство, патетика, глупость.