Лучше подавать холодным - Джо Аберкромби

Она бросила на него проницательный взгляд.

– Адуя?

– Она самая.

– Ты был там?

– Ну. Сражался с гурками. Заполучил вот это. – Трясучка задрал рукав, показал шрам на запястье. И, когда снова встретился с ней глазами, заметил, что теперь она смотрит на него иначе. Чуть ли не с уважением.

На душе у Трясучки потеплело. Давненько на него так не смотрели… все больше с презрением в последнее время.

– Ты стоял в тени Дома Делателя? – спросила она.

– Да эта тень весь город покрывает, где с утра, где вечером.

– И каково в ней?

– Темнее, чем снаружи. С тенями оно всегда так, по моему опыту.

– Хм. – На лице ее впервые появилось подобие улыбки, и Трясучка счел, что это ей идет. – Всегда мечтала там побывать.

– В Адуе? Что ж вам мешает?

– Шесть человек, которых нужно убить.

Трясучка надул щеки.

– А. Это. – Сердце беспокойно трепыхнулось, и вновь явилась мысль – какого черта он согласился? – Всегда был себе худшим врагом, – пробормотал он.

– Держись в таком случае меня. – Улыбка ее стала чуточку шире. – Обзаведешься вскоре куда худшими. Что ж, вот мы и на месте.

«Место» своим видом не радовало. Узкий переулок, темный, как нора. Нависшие над ним угрюмые дома с обвалившейся с сырых кирпичных стен штукатуркой. Гнилые ставни с облупившейся краской. Трясучка направил коня вслед за фургоном в темный арочный проход. Меркатто, ехавшая последней, закрыла за собой скрипучие двери и задвинула ржавый засов.

Во дворе, заросшем сорняками и усыпанном битой черепицей, Трясучка спешился, привязал коня к прогнившей коновязи. Поглядел на квадрат серого неба высоко вверху, на облезлые стены, окружавшие двор, перекошенные ставни, висевшие на одной петле.

– Дворец, – проворчал. – Сразу видно.

– Для нас расположение важно, – сказала Меркатто, – не красота.

За входом оказался темный коридор, из которого пустые дверные проемы вели в пустые комнаты.

– Эка сколько тут комнат! – сказал Трясучка.

Балагур кивнул.

– Двадцать две.

Все двинулись вверх по гнилой лестнице, отчаянно скрипевшей под сапогами.

– С чего вы собираетесь начать? – спросила Меркатто у Морвира.

– Уже начал. Рекомендательные письма отосланы. Завтра утром мы вверяем Валинту и Балку свои немалые средства. Столь солидные, что внимание главного служащего нам гарантировано. Я отправляюсь в банк со своей помощницей и вашим… Балагуром. Изображаю купца с компаньонами. Встречаюсь с Мофисом и ищу удобный случай его… убить.

– Так просто?

– От случая в нашем деле порой зависит все. Но если возможность не представится сама собой, я займусь закладкой фундамента для более… организованного подхода.

– А мы туда не пойдем? – спросил Трясучка.

– Нашу нанимательницу могут узнать. У нее запоминающаяся внешность. Что до тебя, – Морвир, оглянувшись, насмешливо ему улыбнулся, – в глаза ты бросаешься, как корова среди волков, и пользы от тебя не больше, чем от нее. Слишком высокий рост, слишком много шрамов, одет, как деревенщина. А уж волосы…

– Фи, – сказала Дэй, качая головой.

– Что это значит?

– Что слышишь. Просто от тебя так и веет… – Морвир повел рукою в воздухе, – …Севером.

Меркатто отперла облупившуюся дверь, к которой привел последний лестничный пролет, пинком распахнула ее. В глаза ударил солнечный свет, и Трясучка, щурясь, шагнул вслед за остальными через порог.

– Чтоб я сдох…

Кругом раскинулось беспорядочное нагромождение крыш разной высоты и самого многообразного вида. Красная черепица, серый сланец, беловатый свинец чередовались с гнилой соломой, позеленевшей медью в потеках грязи, деревянными балками, поросшими мхом, заплатами из холста и потертой кожи, прикрывавшими дыры. В глазах рябило от плоских крыш и двускатных, коньков, фронтонов, чердаков, водосточных желобов, паутины бельевых веревок, пересекавшихся под всеми мыслимыми углами. Бесчисленные трубы извергали дым, сквозь пелену которого солнце выглядело расплывчатым пятном. Кое-где из этого хаоса торчала одинокая башня, вздымался купол, высовывало ветку особо отважное дерево. Море вдалеке казалось грязным серым пятном, мачты кораблей в гавани – лесом, качавшимся на волнах, как на ветру.

Шум города на этой высоте слышался неумолкаемым шипением. Все звуки его – голоса людей и животных, крики продавцов и покупателей, громыхание колес, клацанье молотов, обрывки песен и музыки, возгласы радости и отчаяния – смешивались в единое целое, подобно вареву в огромном котле.

Трясучка подобрался к замшелому парапету крыши, встал рядом с Меркатто. Далеко внизу, по вымощенной камнем улице струился, как по дну каньона, людской поток. На другой же стороне высился огромный дом.

Фасадная стена его из гладкого светлого камня выглядела отвесной скалой. Через каждые двадцать шагов вдоль нее стояли колонны такой толщины, что Трясучке не обхватить и обеими руками. Венчали их вырезанные из камня листья и лики. В стене имелось два ряда маленьких окошек, от силы в половину человеческого роста, и один ряд, повыше, очень большых. Все они забраны были металлическими решетками. По краю плоской крыши, расположенной вровень с той, где стоял Трясучка, шла изгородь из черных железных кольев, похожих на колючки чертополоха.

Морвир, глядя на эти колья, скривил рот в улыбке.

– Дамы, господа и дикари, позвольте представить вам вестпортское отделение… банкирского дома… Валинта и Балка.

Трясучка покачал головой.

– Выглядит как крепость.

– Как тюрьма, – буркнул Балагур.

– Как банк, – глумливо ухмыльнулся Морвир.

Зал вестпортского отделения банка Валинта и Балка являл собою гулкую пещеру, отделанную красным порфиром и черным мрамором, и отличался мрачным великолепием императорского мавзолея. Свет проникал в него лишь через маленькие, расположенные на изрядной высоте окна, забранные толстыми прутьями, отбрасывавшими на блестящий пол решетчатые тени. На посетителей самодовольно взирали стоявшие в ряд большие мраморные бюсты, судя по всему, великих купцов и финансистов Стирии – преступников, ставших героями благодаря неслыханной удаче. Гадая, есть ли среди них Сомену Хермон, Морвир подумал о том, что заработок его окольным путем обеспечивают эти прославленные купцы, и улыбка его стала шире.

За шестьюдесятью одинаковыми конторками, на которых возлежали одинаковые кипы бумаг и открытые гроссбухи, переплетенные в кожу, сидели шестьдесят клерков, всех цветов кожи, щеголявшие кто ермолкой, кто тюрбаном, кто характерной для представителей различных кантийских сект прической. Их национальная принадлежность клиентов не волновала, важным было лишь, кто способен быстрее обменять деньги. Поскрипывали перья по бумаге, позвякивали ручки, окунаемые в чернильницы, шуршали переворачиваемые страницы. Переговаривались негромко стоявшие тут и там небольшими группами посетители. На виду не было ни единой монетки, ибо состояния здесь делались посредством слов, идей, слухов и лжи, слишком ценных, чтобы переводить их в скромное серебро или даже яркое золото.