...И грянул гром - Фридрих Незнанский

— И все-таки… — потребовал Голованов. — Что за тайны мадридского двора?

— Да в общем-то никаких тайн нет, — лейтенант пожал плечами. — Просто этой ночью был убит резидент азербайджанской наркоторговли в Краснохолмске по кличке Бай. Настоящее имя — Мешади Джалал.

— Это, положим, мы уже знаем, — отозвался Агеев, сильно не любивший, когда его держали за примитивного исполнителя, который должен знать одну-единственную команду «Фас!» и работать только по ней. — А дальше-то что?

— Сейчас расскажу, — пообещал лейтенант, которому, судя по всему, вполне импонировали москвичи. — Насколько нам известно, до последнего времени Бай и Ник, то есть наш Николай Похмелкин, еще как-то уживались друг с другом, однако в конце концов наступил тот самый момент, когда два медведя не смогли ужиться в одной берлоге, и как итог…

Слушая Дронова, Голованов верил и не верил лейтенанту.

Два убийства в Москве, а теперь и краснохолмская заказная мокруха, последствия которой могли быть самыми непредвиденными…

Николай Похмелкин, сын вице-губернатора области, являлся прямым, если даже не ведущим партнером владельца московской «Аризоны» по наркобизнесу, и если он решился на столь рискованный шаг, как убийство азербайджанского резидента, во что было трудно даже поверить, то… За этим самым «то» пока что стоял знак вопроса, ответ на который мог лежать в плоскости визита в Краснохолмск Вассала и сына Марины Чудецкой. Хотя решение этого вопроса могло быть совершенно иным, более простым и чисто местечковым, однако Голованов не упускал и этот вариант. Ему было глубоко наплевать на Вассала, но вот что касается сына Марины…

— А вы уверены, что убийство Бая дело рук Похмелкина?

Лейтенант пожал плечами:

— Сейчас по этому делу работает следствие и назвать заказчика, как, впрочем, и киллера, видимо, удастся не сразу, хотя я лично сильно сомневаюсь, что прокуратура сможет это сделать, однако мы также не сомневаемся, что в этой мокрухе более всего был заинтересован Похмелкин-младший. Как, впрочем, и те люди, которые приказали произвести шмон в вашей гостинице.

«Мы — это региональное управление наркоконтроля, — подумал Голованов. — А кто же тогда „те люди“, о которых упомянул лейтенант?»

О чем и спросил Дронова.

— Да как вам сказать… — замялся Дронов, которому, видимо, не очень-то хотелось перетряхивать перед москвичами грязное краснохолмское белье. — Вы, пожалуй, и без меня уже догадались, что под кланом Похмелкиных ходит едва ли не половина краснохолмской милиции, однако не знаете того, что и Баем в свою очередь было прикуплено немало ментов. Особенно в тех отделениях, которые расположены на тех же территориях, что и рынки города.

— И кому-то из них было приказано прочесать отель, принадлежавший Похмелкину? — подсказал Агеев.

Дронов вздохнул, покосился на безмолвно вопрошающего Ильича, голову которого отмыли от голубиных отметин в связи с праздником Седьмого ноября, и утвердительно кивнул:

— Совершенно точно. Думаю, сейчас начнутся два следствия: одно официальное, со стороны прокуратуры, а другое будут вести люди Бая. И если они смогут выйти на исполнителя и заказчика, то, сами понимаете…

— Война?

— Не думаю, местная власть не позволит. Но что может пролиться еще много крови, в этом я лично не сомневаюсь. — Он помолчал и продолжил свою мысль: — И поэтому, думаю, придется форсировать нашу с вами операцию.

— Чтобы нейтрализовать Похмелкина?

— Не только нейтрализовать, но и арестовать.

— В таком случае еще раз о войне между Похмелкиным и Баем, — потребовал Голованов.

— О войне?.. Да в общем-то и войны, как таковой, до сегодняшнего дня не было. По крайней мере, до того момента, когда Похмелкин, уже вполне оперившийся, расширил производство экстези, и Бай со своими людьми стал мешать ему на краснохолмском поле. Кто-то из них должен был круто изменить политику в наркоторговле или же уйти с этого рынка. Бай не мог себе этого позволить в силу того, что в разработку краснохолмского поля было вложено слишком много сил, времени и денег, к тому же за ним стоит довольно могущественный клан наркопроизводителей, которые не простили бы своему резиденту подобной уступки, а что касается Похмелкина…

Он вздохнул и развел руками. Впрочем, и без слов все было ясно. Похмелкин-младший был и остался сыном своего отца, и свою область, не говоря уж о самом Краснохолмске, он действительно считал своей собственной вотчиной. И уже из этого можно было делать определенные выводы. Выводы сделал Агеев. Причем такие выводы, которые заставили мгновенно насторожиться Голованова.

— Как-то одно с другим не состыковывается, лейтенант. Этот майор, который наводил шмон в гостинице, он же не последний дебил в вашем городе, и он не мог не знать, что «Атлант» — это собственность Похмелкина. И если все действительно так, как ты излагаешь, он не мог не знать, чем этот самый шмон может лично для него закончиться.

Сделав ударение на слове «чем», он замолчал и вопросительно уставился на Дронова.

— Согласен, — ответил лейтенант. — И это еще раз подтверждает то, что я вам только что сказал. Чтобы завоевать наркорынок Краснохолмска, сюда было вложено столько денег, шантажа и всего прочего и настолько кое-кто из отцов города погряз в этом дерьме, что они начнут сейчас отрабатывать свои взятки даже с риском для собственных погон.

— И копать там, где кучкуются люди Похмелкина?

— Так точно.

— А они могут знать, что Вассал с Пианистом — люди Ника?

Эта мысль еще, видимо, не приходила в голову лейтенанту, и он сморщился, словно от зубной боли.

— Не думаю. Впрочем… у москвичей железное алиби. Да, алиби! Они до пяти утра тусовались в ресторане на дискотеке, тому есть свидетели, а Бая застрелили часом раньше.

— И все-таки, — подвел черту Голованов, — неплохо было бы усилить наблюдение за нашими соседями. Боюсь, что майор с лейтенантом могут сделать стойку на них.

Дронов только пожал плечами. Впрочем, и его можно было понять. Группа наружного наблюдения, отслеживающая, по словам того же Дронова, каждый шаг Вассала с Пианистом, и без того работала на грани засветки, и если усилить ее людьми… М-да, это действительно могло привести к провалу всей операции.

После «осмотра достопримечательностей города» в гостиницу возвращались в полном молчании. Голованов не знал, о чем думали Агеев с Дроновым, однако сам он не мог освободиться от тревожного чувства подкрадывающейся опасности, которое может быть понятно только человеку, прошедшему горячие точки. Он прокручивал во всех вариантах утренний визит баевских пристяжных в «Атлант», и чем больше думал об этом, тем все больше нарастало чувство тревоги. Хотя, если, конечно, следовать нормальной человеческой логике, все его страхи за жизнь сына Марины объяснялись болезненным состоянием его мозгов.

Зачем бы, спрашивается, людям Бая и тем ментам, что работают на него в Краснохолмске, копытить сейчас землю в городе, которая уже и без того горит у них под ногами, а не уйти в тень и не переждать недельку-другую, пока не стихнут страсти по убитому? И уже потом, что было бы вполне логично… Однако Голованов слишком хорошо знал психологию зарвавшихся наркодельцов в том же Афганистане, которая ничем не отличалась от психологии азербайджанских наркоторговцев, с которыми ему уже приходилось сталкиваться в Москве, и мог предполагать, как поведут себя те из них, кто стоял за Баем, кто вкладывал деньги в краснохолмский рынок и кто рулил им, как Бай сам до последнего дня рулил своими шестерками.