Многочисленные Катерины - Джон Грин

– Не стесняйся, реви, если хочется.

Но Колин ответил:

– Не буду. Если я зареву, это будет похоже на брачный зов лягушки-быка.

И все, включая самого Колина, засмеялись.

Вернувшись домой, он до одиннадцати вечера проработал над теоремой.

Линдси принесла ему салат с курицей и тако из «Taco Hell», но Колин почти не притронулся к еде. Он вообще не очень-то любил есть, и тем более во время работы. Но в тот вечер весь его труд оказался напрасным. Он не мог закончить теорему – и понял, что его озарение ложное. Придумать теорему мог и вундеркинд, но завершить ее – только гений. Иначе говоря, кто-то гораздо более значимый, чем Колин.

– Я сожгу тебя! – громко сказал он блокноту. – Брошу в огонь!

Это была неплохая идея – вот только огня поблизости не было. Горящих каминов летом в Теннесси не найдешь, а спичек у Колина под рукой не оказалось, потому что он не курил.

Он пошарил в пустых ящичках своего стола, который считал приемным, как приемного ребенка, в поисках спичек или зажигалки, но ничего не нашел. Но он все равно был полон решимости спалить этот чертов блокнот с проклятой теоремой. Поэтому он прошел через ванную и приоткрыл дверь в темную комнату Гассана.

– Чувак, спички есть? – спросил Колин, как всегда, не сумев перейти на шепот.

– Папочка спит.

– Знаю. Спички есть? Или зажигалка?

– Папочка изо всех сил пытается придумать не леденящую кровь причину, по которой ты мог бы разбудить его среди ночи, чтобы задать свой гребаный вопрос. Нет. У Папочки нет ни спичек, ни зажигалки. Ладно, забудем о Папочке. Если ты вздумал облиться бензином и провести самосознание, то тебе придется подождать до утра.

– Самосожжение, – поправил его Колин и захлопнул дверь.

Он спустился вниз и тихо прошаркал мимо Холлис Уэллс, которая, с головой погрузившись в изучение документов под убаюкивающие звуки «Магазина на диване», не заметила его. Пройдя по коридору, он подошел к комнате, которая предположительно принадлежала Линдси. Он там не бывал, но Линдси всегда приходила в гостиную с этой стороны дома. И кроме того, там горел свет. Он осторожно постучался.

– Да, – отозвалась она.

Линдси сидела в плюшевом кресле под огромной, во всю стену, доской, на которой были прикреплены фотографии. Линдси с Катриной, Линдси с ДК, Линдси в камуфляжном костюме… Здесь была куча фотографий, но Колин сразу заметил, что все они сделаны в последние несколько лет. Никаких фоток в ползунках или с бантиками и ничего из мрачного периода альтерно-эмо-гото-панка. У противоположной стены стояла широкая кровать. Что интересно, в комнате почти не было розового.

– У тебя тут не так уж много розового, – так и сказал Колин.

– Ну да, это единственное место во всем доме, где от него можно скрыться.

– Спички есть?

– До фига. А что?

– Я хочу сжечь вот это. – Он поднял блокнот. – Если я не могу закончить теорему, то я ее сожгу.

Линдси вскочила, выхватила блокнот из рук Колина и принялась листать:

– Разве выкинуть не проще?

Колин вздохнул. Она явно не поняла, в чем суть.

– Ну да, можно и выкинуть. Но слушай, если уж я не могу стать гением – а теперь совершенно ясно, что я им стать не могу, – то, по крайней мере, могу сжечь свой труд, как настоящий гений. Вспомни, сколько гениев успешно или безуспешно пытались сжечь свои труды!

– Ага, – рассеянно пробормотала Линдси, продолжая листать блокнот. – Ты посмотри-ка!

– Карлейль, Кафка, Вергилий. Лучше компании и не придумаешь.

– Угу. Слушай, объясни вот это, – сказала она, присаживаясь на кровать и жестом приглашая его сесть рядом. Она просматривала страницу с ранним вариантом формулы и несколькими неточными графиками.

– Идея в том, чтобы взять пару и выяснить, Брошенные они или Бросальщики. Используется шкала от минус 5 для ярко выраженных Брошенных до плюс 5 для ярко выраженных Бросальщиков. Разность между этими числами дает значение переменной D, а если подставить D в формулу, получается график, предсказывающий развитие отношений. Только… – Он умолк, пытаясь найти слова, которые образно описали бы его неудачу. – Только эта формула ни фига не работает.

Линдси закрыла блокнот.

– Жги, – сказала она, – но не сегодня. Я возьму на пару дней.

– Э… ну ладно, – кивнул Колин и подождал, пока Линдси не скажет что-нибудь еще.

Наконец она добавила:

– Это же просто клевый способ рассказывать истории. Ненавижу математику, но вот это круто.

– Ладно. Но скоро мы его сожжем! – сказал Колин, театрально подняв палец вверх.

– Обязательно. А теперь марш спать, пока день вконец не испортился.

В пятый вечер в Гатшоте Гассан и Колин разделились. Гассан отправился с Линдси в «круиз», который заключался в том, что они ездили на розовой машине Холлис от гатшотского магазина до заправки и «Taco Hell», снова до магазина, оттуда до заправки и «Taco Hell» – и так до бесконечности.

– Вышел бы хоть на улицу, – сказал Гассан Колину.

Он стоял рядом с Линдси в гостиной. Она надела большие синие сережки и нарумянилась так, что можно было подумать, что ей стыдно.

– Я отстал от графика чтения, – объяснил Колин.

– Отстал от графика чтения? Ты же все время читаешь! – сказала Линдси.

– Очень сильно отстал, потому что усердно работал над теоремой и собирал устные свидетельства. С семи лет я стараюсь читать по четыреста страниц в день.

– Даже по выходным?

– По выходным – особенно. В выходные можно читать ради удовольствия.

Гассан мотнул головой:

– Чувак, ты жуткий ботан. И это тебе говорю я, жирный фанат «Стартрека», который получил пятерку по алгебре. Знай – плохо твое дело. – Он шутливо взъерошил шевелюру Колина.

– Езжай с ними, проследишь, чтобы не попали в передрягу, – сказала Холлис с дивана.

Не сказав ни слова, Колин схватил книгу (биографию Томаса Эдисона[52]) и направился наверх. В своей комнате он лег на кровать и принялся мирно читать. Пять часов спустя он дочитал книгу и начал читать другую, которую обнаружил на полке в комнате. Она называлась «Огни костров» и рассказывала о том, как люди жили в древности в Аппалачах.