Незамужняя жена - Нина Соломон

Детали всплыли в ее памяти с ужасающей точностью. Лэз хотел отменить свои планы на тот вечер, потому что она неважно себя чувствовала, но Грейс настояла, чтобы он пошел. Перед уходом он принес ей горячую грелку на случай колик и чашку ромашкового настоя. Он был так заботлив — даже позвонил ей около десяти, чтобы сказать, что игра перешла в овертайм. Вернувшись домой тем вечером, он поставил приз на прикроватную тумбочку и укрыл Грейс вязаным платком.

— Ты пропустила великую игру, Грейси, — сказал он, поглаживая ее по волосам. — Я думал о тебе весь вечер.

У нее не осталось и тени сомнений относительно того вечера. Память о нем была живой и теплой. Грейс достала корешки билетов из серебряной вазы. Лэз хотел остаться дома, напоминала она себе снова и снова, разрывая билеты на мелкие клочки и глядя, как они, кружась, сыплются в мусорное ведро.

«Розовая чашка» была переполнена, когда Грейс подошла к ее дверям с растрепанным томом «Обломова» в руках. Между страницами книги там и сям торчали желтые закладки. Лэз часто отмечал понравившиеся места обрывками тонкой оберточной бумаги или билетами в кино, никогда не загибая уголки страниц, в чем он был солидарен с отцом Грейс, тоже ненавидевшим эту привычку. Однажды на Рождество Грейс подарила Лэзу серебряную закладку с изображением библейской сцены — какой, это был вопрос, — но он ею никогда не пользовался. Она так и осталась лежать в верхнем ящике его туалетного столика рядом с золотыми карманными часами его отца и ключом от старой квартиры. Выходя из дома, Грейс взяла ключ так же машинально, как могла бы захватить на всякий случай старый зонтик, и положила его в сумочку — то ли талисман на счастье, то ли последнее средство.

Впереди смутно обозначилась дверь, окна затуманились, и сквозь них ничего не было видно. Несколько ступенек вели вниз. Едва войдя, Грейс увидела, что все столики заняты. Высокая молодая женщина в черных джинсах и кофточке подошла к ней.

— Могу я вам чем-нибудь помочь? — спросила она.

— У меня здесь встреча с мужем, — ответила Грейс. Хозяйка кивнула и отошла в сторону.

— Немного бесцеремонно, вам не кажется? — спросил голос за ее спиной. Грейс обернулась. Незнакомый мужчина улыбался ей во весь рот.

— Простите? — сказала Грейс, слегка отодвигаясь. Мужчина стоял неприятно близко и слегка попахивал замазкой.

Грейс заранее знала, что отвечать. Она прекрасно понимала, что перед ней — псих из «Идеальной пары», но предпочла до поры до времени поиграть в загадки.

— Я имею в виду, мы только что встретились, — сказал мужчина со сдавленным смешком. На нем были красный свитер с высоким воротником и хлопчатобумажные брюки военного образца — крайне заурядный наряд, если не считать начищенных до зеркального блеска остроносых ботинок. Под отворотами брюк мелькнули белые носки.

— Я жду здесь одного человека, — солгала Грейс, глядя на дверь.

— Знаю, — ответил мужчина, бросая на Грейс «понимающий» взгляд.

Грейс не была уверена, но, кажется, незнакомец даже подмигнул ей. Она посмотрела на часы и постаралась принять вид крайней занятости, надеясь, что кавалер наконец отстанет. Она уже собиралась повернуться к нему спиной, как вдруг он жестом фокусника выхватил из воздуха розу на длинном стебле и преподнес ей.

— Прошу вас, — сказала Грейс, изо всех сил стараясь, чтобы голос ее звучал твердо (к ее собственному удивлению, она была тронута). — Говорю вам, я жду одного человека, — повторила она на этот раз более мягко. Тут она заметила у него в руках том «Обломова». Мужчина наклонил голову и расшаркался.

— Понимаю. Вот так всякий раз, — сказал он, поворачиваясь. — Просто я подумал… если у нас так много общего…

— Извините… — начала Грейс, потупившись. Но прежде чем она успела продолжить, бедняга ушел, оставив книгу и розу на ближайшем к ней столике. Грейс взяла его экземпляр «Обломова» вместе с розой и вышла из кафе.

Она спокойно стояла перед дверью старой квартиры Лэза с ключом в руках, словно ожидая, что ее пригласят войти. Дверь так часто чистили песком, что она выглядела обломком кораблекрушения с тонкой резьбой. По широкому коридору разносилось эхо голосов, а шаги над головой звучали как далекая ария. На Грейс напала какая-то апатия, ей словно не хватало воздуха. Она принимала грохот лифта за удары своего бешено бьющегося сердца; физиологические реакции подменили собой чувства. Она вторглась сюда незаконно и стояла, вцепившись в ключ, не в силах отпереть то, что когда-то было домом, а теперь стало запретным местом.

Снаружи, под крышей, смутно маячили горгульи, хранящие обитателей дома от злых духов. А что, если эти духи уже проскользнули внутрь, незамеченные привратниками? Грейс слегка покачнулась. Она зашла уже очень далеко, но дальше ступить не могла. Единственное, на что она была способна, — стоять на пороге. Она повернулась и пошла прочь, бросив на пол ключ и розу на длинном стебле.

В темноте гостиной без праздничных украшений и фонариков рождественская елка выглядела призрачно. Прошло всего два часа, как ушел Кейн, но квартира казалась совершенно заброшенной.

Она поставила на стол свечи в подсвечниках, зажгла настольные лампы — практически никакой разницы. Даже стены, казалось, поглощали свет.

Фиаско, которое Грейс потерпела в «Розовой чашке», подействовало на нее угнетающе, хотя доля ее вины была невелика. Между страницами чужого «Обломова» она нашла карточку: «Адриан Дубровски, частный сыщик». На той же странице желтым фломастером была подчеркнута фраза: «Жизнь была бы поэзией, если бы люди не извращали ее». По полям книги расползлись чернильные каракули читательских замечаний, написанных на незнакомом языке, который Грейс приняла за русский.

Лэз, пожалуй, нашел бы нелепость этой ситуации забавной, но для Грейс воспоминание о вечернем происшествии вкупе с сознанием того, что Лэз подвел ее, обернулось чувством неизбывной пустоты. Хорошо, что в понедельник придет Марисоль и квартира снова наполнится светом и шумом, а сейчас Грейс словно попала в черную дыру — даже более глубокую, чем кладовка.

Она пошла на кухню. За целый день она съела всего несколько лежалых крендельков, которые нашлись в машине у Кейна. Ее потянуло к кладовке. Хотелось еще раз взглянуть на фотографию, сделанную на тот Хэллоуин. Вытащив снимок из рамки, она принялась внимательно изучать его, стараясь расшифровать язык жестов Лэза. Но так и не смогла решить, действительно ли он обнимал Хлою или просто держал руку за ней.

Не задумываясь, Грейс разорвала фотографию на маленькие, не более сантиметра, клочки, о чем тут же пожалела. Она села на пол, пытаясь сложить обрывки, но ничего не получалось.

Наконец она собрала обрывки фотографии и положила их в пластиковый пакет.

Очки Лэза лежали на ночном столике так, словно он снял их, чтобы умыться перед ужином. Грейс подняла их за дужки и поглядела на свет. Она старалась действовать как можно осторожней, чтобы окончательно не размазать и без того стертые отпечатки его пальцев и не повредить «улики».