Времена года - Мила Лейт

– Что ж, возможно. И наверное, я сейчас ошибаюсь, когда говорю, что всё дело – в разочаровании. Быть может, я бы никогда к этому не пришла; так и продолжала бы существовать, приспособившись и примирившись с тем, что имею. Но – и я даже не боюсь сказать тебе об этом – я встретила другого мужчину. Я не хочу думать о том, что всё это может оказаться недолговечным, что его чувства ко мне остынут; не хочу вспоминать о том, что ломать – не строить. Мне непросто, мне страшно, но я всё же склонна полагать, что у меня, по крайней мере, ещё есть шанс что-то исправить в своей жизни. Ну а неверность Бориса я теперь, получается, должна простить, раз плачу ему той же монетой.

Как ни было Марте грустно в этот момент, как ни снедали её одиночество и тоска по любимому человеку, стоило заговорить о нём, как ни пугала в очередной раз заглянувшая в лицо неизвестность, она не удержалась от улыбки – такой обескураженный вид был у золовки. Арина хотела что-то сказать, но очевидно, решила, что это бессмысленно, и промолчала – только во взгляде у неё теперь читалась какая-то мудрая печаль провидца, который наперёд знает, чем всё закончится, пока другие вдохновенно строят планы.

Марте стало неловко и она, всё так же улыбаясь, нарочито энергично произнесла:

– В конце концов, как бы ни сложилось у меня в дальнейшем, я не думаю, что это такая уж катастрофа – жить без мужа. Ведь есть женщины, которые счастливы и сами по себе – ты, например. У тебя нет мужа, зато есть всё остальное. Почему же другие настолько ограничены, что у них свет клином сошёлся на диване с подушками?

Глаза Арины оставались печальными; где-то в глубине их мерцал то ли вопрос, то ли сомнение.

– Я другая, – медленно выговорила она. – Не подумай, что у меня какая-то мания величия или мания собственной исключительности, но это так. Возможно, сложись моя жизнь иначе с самого начала, я бы такой не была, но что случилось, то случилось, и на все эти вещи я теперь смотрю совершенно по-другому… А может, – Арина приподняла левую бровь с видом человека, которому вдруг пришла на ум неожиданная идея, – а может, моя жизнь именно потому так и сложилась?.. – Она на несколько секунд задумалась. – Не зря же говорят, что именно характер человека определяет его судьбу, а не наоборот.

Арина умолкла. Она снова достала сигарету и, сделав первую затяжку, взяла свой кофе. Перевела взгляд на оконное стекло, за которым ветер по-прежнему швырял туда-сюда мокрый снег. Можно было подумать, что она враз потеряла интерес к разговору. Несколько минут она пила ароматный горячий напиток, приправляя его вкусом табака, о чём-то размышляя. Потом снова обратила взгляд к Марте.

– Когда я выходила замуж в двадцать лет, мне казалось, что я выхожу за лучшего человека в мире. Я ни секунды не сомневалась, что это – на всю жизнь. Я, конечно, знала, что браки, заключённые в этом возрасте, как правило, непродолжительны, но я была уверена, что наш случай – особенный. Увы, двадцатилетние ещё не умеют разбираться ни в себе, ни в людях, ни в жизни. И когда спустя год в нашей молодой семье всё уже стало совсем не так, как в день свадьбы, поначалу я ничего не поняла. Влюблённость, которую мы по неопытности приняли за любовь, прошла, и на освободившемся пространстве обнаружились рядом два совершенно разных человека – с разными взглядами на всё вокруг, интересами, целями. И наши жизни, как встретившиеся поезда, прогрохотав друг мимо друга, стали стремительно разбегаться в разные стороны. Тогда я как раз начала активно участвовать в работах музеев и выставок; мир искусства, который я осознанно избрала своей профессией, поглотил меня окончательно. После занятий в университете я неслась то на подготовку очередного открытия, то на семинар, то в чью-то мастерскую – познакомиться с художником и тем, как он создаёт свои произведения. А вечером, переполненная впечатлениями и эмоциями, возвращаясь домой, находила там скучающего молодого человека, рассеянно глядевшего в телевизор или листавшего какой-то журнал. Мы садились ужинать и я восторженно изливала на него всё, что накопилось за день, даже не замечая, что он едва слушает меня. И вот в один из таких вечеров прямо посреди моей тирады он произнёс с оттенком раздражения: «Зачем ты всё это рассказываешь мне? Мне это совсем не интересно». Я помню, что больше всего тогда я удивилась собственной реакции. Ни обиды, ни боли, ни даже негодования. Только облегчение, как у внезапно прозревшего человека. Я вдруг осознала, что же было с нами не так последние полгода: мы стали чужими людьми, у которых нет совсем ничего общего. Разумеется, общего у нас и с самого начала было немного – просто мы были не в состоянии это заметить, сбитые с толку влюблённостью и юношеским максимализмом. Хотя сейчас я понимаю, что всё лежало на поверхности: моя увлечённость будущей профессией казалась ему глупостью; сам же он никуда, что называется, не рвался, – не удивлюсь, если он и сейчас работает там же, что и пятнадцать лет назад, и даже в той же должности. В свободное время ему никуда не хотелось идти – тогда как я не могла усидеть дома. И когда гормональные бури – или чему там приписывают всю эту эйфорию – улеглись, не осталось ничего. Спустя ещё пару месяцев мы развелись. О, не смотри так грустно, – засмеялась она в ответ на выражение лица Марты. – Тогда это вовсе не было ни трагедией, ни даже особенной неприятностью. Напротив, у меня появилось ощущение, что я просто перевернула страничку в жизни, как в книге, и стала жить дальше.

Арина выглядела довольной, погрузившись в воспоминания юности.

– Получив обратно свою свободу, я с удовольствием занялась работой и развлечениями. Об этом коротком браке вспоминала лишь как о недоразумении, простительном и безобидном. Жизнь расстилалась впереди мягким разноцветным ковром, и не было причин предполагать, что на пути не случится более интересных встреч. И они, разумеется, случались, – она снова улыбнулась. – И лёгкие увлечения, и глубокие чувства; и эйфория, и страдания – всего этого хватало. Замуж я особенно не спешила: второй раз, решила я, это уж точно будет обдуманно, взвешенно, по-настоящему – чтобы и в самом деле: и в горе, и в радости, «пока смерть не разлучит». И когда в очередной раз оказывалось, что я обозналась и это – не «мужчина моей мечты», я, как бы мне ни было на тот момент тяжело это осознавать, не унывала. Мне казалось, что во всём этом есть смысл. Что только наделав ошибок, познав разочарования, я смогу оценить того самого человека, которого – я в этом не сомневалась – судьба приберегает для меня.

Арина снова сделала паузу; взгляд её потемнел. А когда она снова заговорила, её голос, только что ещё звучавший игривым весельем, наполнился горечью.

– И это случилось – я встретила его. К тридцати с лишним годам я уже научилась неплохо разбираться в людях, и понять, кто что собой представляет, не составляло большого труда. Но и, наученная горьким опытом, выводы я делать не торопилась. Присматривалась к нему, к его характеру, к складу ума; анализировала слова и поступки – словом, на ухаживания реагировала сдержанно… хотя, признаться, это стоило мне некоторых усилий. Устав ошибаться, я предпочитала подождать – и с оценкой его чувств ко мне, и со своими собственными. Я и раньше не особенно верила словам – только делам, поступкам. А все его поступки говорили только об одном: как важна, как дорога я ему. Что ему нетрудно поступиться ради моего удобства своим. Что ему хочется меня порадовать просто так. Что ему важно, чтобы у меня всё было в порядке. Ну и, разумеется, что ему очень хорошо со мной. И чем дольше я наблюдала, тем больше убеждалась, что на этот раз – всё по-настоящему. Что можно не бояться. Что я не зря пережила всё, что было до нашей встречи, потому что теперь могу отличить подделку от произведения искусства.