Три красных квадрата на черном фоне - Тонино Бенаквиста

— Добрый вечер, мадемуазель, я был на вернисаже вчера вечером и…

— Если вы от Деларжа, можете сразу повесить трубку, знаете ли, два адвоката за один день — это слишком, мне известно, что такое диффамация…

— Нет-нет, я хотел…

— Так вы из тех, кого он надул? Вы приобрели Альфонсо, и теперь у вас есть вопросы? Тогда купите ближайший номер «Артефакта».

— Да нет же, я вас…

— Тога чего вам надо? Говорите быстро! У меня и без вас дел по горло!

— Вы можете заткнуться хоть на минуту? Меня тоже вчера выставили вон, да так, что я после этого писал кровью, правда, Деларж тоже! Хватит вам таких объяснений?

Она кашлянула два-три раза.

— Извините… Я была там с приятелем из газеты. Он оставался до конца по моей просьбе и рассказал о драке… Так это были вы?

— Да.

— Это из-за кубиста?

— Нет. Вообще-то… Нет, не думаю…

— Может, нам встретиться?

Двумя часами позже мы сидим друг против друга в баре «Палатино», неподалеку от моего дома, единственном местечке в округе, где можно затеряться после полуночи. Ее зовут Беатрис, и вчера я не успел разглядеть ее красивого лица пикантной брюнетки, ее округлостей и уж тем более — ее улыбки. Чтобы она подольше не сходила с ее лица, я держу искалеченную руку прижатой к туловищу.

— Я рада, что вы мне позвонили. Когда мне рассказали, чем кончился вернисаж, я пожалела, что сама не могу позвонить вам. Мне есть дело до всего, что может повредить Деларжу.

— Хорошо, что не все художественные критики такие, как вы.

— Вообще-то, это работа не для меня. Пусть ею занимаются всякие писаки. Вот вы понимаете что-нибудь в этом искусствоведении?

Со вчерашнего вечера да, чуть больше, чем раньше, и это благодаря Линнелю. Но я отвечаю, что нет.

— Я тоже. Единственное, что меня в этом интересует, — бабки. Без бабок современное искусство существовать не может. Мне всегда было интересно, как это холст, на котором намалевано три синих кружка на бежевом фоне, может за два года подняться от нуля до ста миллионов. Ну правда… я, конечно, упрощаю… Я специализировалась на котировках, и это страшно интересно. Я обожаю свою работу.

— Не понял…

— Вы читали «Артефакт»? У меня там целая страница, каждый месяц, типа справочника цен, я пишу о том, что обычно замалчивают, и это стоит мне кучу неприятностей: подделки, взвинчивание стоимости, сомнительные оценки, колебание цен в зависимости от моды.

— А Альфонсо?

Я слишком поторопился, она это почувствовала.

— Я все говорю, говорю… А вы молчите. Я не для того целый год собирала досье на Альфонсо, чтобы растрепать про него за две недели до публикации.

— Со мной вам нечего бояться, я не журналист, а живопись меня глубоко не волнует.

— Тогда что же? Какое вам дело до Деларжа?

Я почувствовал, что начинается игра в «веришь — не веришь». Кто больше вызнает, меньше сказав. Но так мы можем потерять уйму времени.

— Деларж скрывает кое-что, и это может не иметь никакого отношения к вашей истории с кубистом. Давайте баш на баш: я расскажу вам свою историю, а вы мне — о вашем досье. Может быть, в каком-то месте они пересекутся. Если хотите, начнем с меня…

И она выслушала меня до конца, серьезная, молчаливая. Думаю, я ничего не забыл. Джентльмена с каттером, больницу — в двух словах, Дельмаса, хранилище, объективистов, о которых она никогда не слышала, смерть Нико, листовку, Деларжа. Не рассказал я только о бильярде и моем загубленном будущем, она бы никогда не поняла этого. О последствиях я не думал. В заключение я нарочито положил руку на стол, и она посмотрела мне прямо в глаза.

Чтобы выдержать паузу, я предложил ей еще бокал сомюра шампиньи.

И вдруг я осознал, что разговариваю с девушкой. Даже с молодой женщиной. Я снова присмотрелся к изгибам ее фигуры, к гладкому, чистому лицу и почувствовал, как ко мне возвращаются рефлексы. Какая-то задняя мысль, что-то вроде языка жестов, изощренного и до ужаса лицемерного, так что, когда минутой позже она встала и пошла к стойке за пачкой сигарет, я сделал все возможное, чтобы увидеть ее ноги. Сплошные противоречия, короче, я себя узнаю. Мы выпили.

не произнося ни слова, каждый ждал, пока заговорит другой.

Заговорила она.

— Я, наверное, покажусь вам полной дурой, но моя история с кубистом…

Она засмеялась, очень мило, и я снова убрал руку на колено. Идиотская стыдливость.

— Вы слышали о Ренаре? — спросила она.

— Оценщике? Он был вчера там.

— Знаю. Около двух лет назад Деларж выставил на продажу почти полное собрание произведений некоего Хуана Альфонсо, абсолютно неизвестного художника-кубиста. Для участия в таких торгах сначала необходимо пройти через оценщика, который подтверждает подлинность картин, устанавливает исходную цену и публикует каталог для представления произведений покупателям Друо. Ренар проделал все это с таким знанием дела, что за два дня было распродано сто пятьдесят вещей.

А Кост неплохо осведомлена.

— Коллажи, полотна, хорошенькие такие статуэтки — и все в абсолютно кубистском стиле, более чем кубистском, понимаете? Каталог сам по себе — шедевр двусмысленности. Ни единой точной даты, относящейся к творчеству Альфонсо, одни гипотезы, и всё в сослагательном наклонении. И этого оказалось достаточно, чтобы обвести вокруг пальца самую что ни на есть светскую клиентуру. Все кругом рады, кроме Хуана Альфонсо, которого никогда и на свете-то не было.

— То есть?

— Альфонсо — это ловушка для простофиль, порожденная фантазией Эдгара Деларжа. Это намного тоньше и прибыльней, чем простая подделка. Он заказывает вещи какому-нибудь художнику-кубисту а через пятьдесят лет, уверяю вас, это уже не просто слава. Рейнар подает все под нужным соусом, и дело в кармане. У меня в досье есть свидетельства экспертов и точная реконструкция сценария, по которому они провернули эту аферу. Деларж и Ренар — жулики. С тем, что у меня есть, я выведу их на чистую воду.

— А вы не боитесь? Вдруг вы ошибаетесь с самого начала?

— Не может быть. Вы никогда не догадаетесь, с чего началось мое расследование. Мы с приятелем разглядывали каталог, и там были репродукции двух коллажей — один 1911 года, другой — 1923-го. И вдруг мы замечаем, что в обоих фигурируют одни и те же обои — это с разницей в двенадцать лет! Есть еще и другие ляпы такого же сорта. Мне не хватает только имени художника, который писал эти фальсификации.

— Вы думаете, кто-то из его протеже оказал патрону такую услугу?

— Честно говоря, не знаю.

На ум мне пришла одна циничная личность, расточавшая ядовитые шуточки в адрес своего благодетеля.