Сто удач и одно невезение - Татьяна Алюшина

А как же он?!

Как ему теперь жить? В чем? В какой новой реальности?

Перегорал болью, обидой, обвинениями, оправданиями, слезами внутренними. Так бы точно долго еще маялся и дров бы наверняка наломал, если б не дед.

Вернулся как-то Захар с рыбалки, тихо вошел в дом и услышал разговор деда Захария с Ириной.

– Трудно ему сейчас, ой как трудно. А как мужику-то не трудно будет! Справится он, Захарка сильный, ты и полсилы его не ведаешь. А себя не вини, любовь, она всегда как беда. А уж коль случилось, радуйся, живи! Захарка молодец, и тебя в любовь не пошлую отдает, и вашу, людскую любовь-уважение сохранить старается. Цени это, как алмаз. Ты для нас родная дочь, а у родных счастью положено быть. Не забывай.

– Да как же забыть! – плакала Ирина. – Вы семья моя, самые родные!

– Вот и хорошо. А что там только в жизни не случается и-и-ить! Людьми надоть оставаться и любить друг дружку, беречь, помогать и охранять.

А у Захара, слушающего их разговор, как просветление настало! Чего он тут мается, изводится, отрывать больно? Ну, раз решил – отрывай! Все просто – «людьми надо оставаться!».

Остались людьми.

На свадьбу их он не пошел. Они звали. Приглашали, настойчиво, искренне. Но на работе предложили ему небольшую командировку, месяца на два, он сразу согласился, рано ему на общих мероприятиях встречаться с Ириной и Алексеем, не отболело еще. А им – совет да любовь! Даст бог, и у него что сложится. Но телеграмму поздравительную все ж таки с дороги послал.

А про отцовство его Никитке Алексей доходчиво объяснил. Парню тринадцать лет только исполнилось, возраст еще тот! Вот пацан в соответствии с подростковым максимализмом и выступил по одному из утр их новой жизни за завтраком:

– И что?.. – возмутилось противостоящее всему дите, толкнув «предъяву» новому маминому мужу, – я должен теперь вас папой называть?

– Офонарел, что ли? – спокойно поинтересовался Алексей Павлович. – У тебя один-единственный отец, Захар Игнатьевич. Настоящий мужик и Человек с большой буквы, никаких иных отцов в твоей жизни быть не может! В твоей семье все мужики с большой буквы, отец, дед, прадед. Мало кому из пацанов повезло иметь такие корни, а уж раз повезло, то цени, учись у них быть сильным, стоящим. Я перед твоим отцом и дедами уважительно преклоняюсь, а тебе и подавно следует! Так что «дядя Леша» мне кажется вполне приемлемой формой обращения. А ты как считаешь?

– Мне тоже кажется приемлемой, – согласился Никитка и улыбнулся по-мальчишески открыто и искренне.

– Для Никитки ничего так уж сильно не изменилось, – объяснял Зинаиде Захар, – кроме того, что в его жизнь вошел еще один стоящий мужчина. С родителями моими и дедом он общается так же, как и раньше. Да они все там семьей, и с моими, и с Ириниными, так и живут, родственно. Когда я в городе, сын со мной. Ну, не совсем так, чтобы не изменилось, он, понятное дело, живет в новой семье, у Ирины два года назад дочь родилась, Василиса, и сейчас она ребенка ждет. Но сложилось так, что новая семья добавилась в старую со всеми родителями. Моя мама Ирине помогала, с дочкой нянчилась.

– А ты, значит, единственный выходец из общей благости? – негромко спросила Зинаида.

– Ну почему! Когда приезжаю, мы мужской компанией к деду заваливаемся, обязательно с Алексеем и Никиткой. Охотимся, рыбачим, огород перекапываем, хозяйством занимаемся, паримся, разговариваем обо всем и с удовольствием.

– Уж наверняка! – представила Зинаида. – Только ты гость заезжий, а они оседлые, в семейственности.

– Так сложилось, что уж теперь. Вот, решили все вместе Никитке ко мне перебраться насовсем. Он наметился поступать в институт серьезный, и непременно в Москве.

– А ты так и не отпустил Ирину от сердца? Переживаешь до сих пор? – разрешенной темнотой откровенностью рубила вопросами Зинаида.

Он помолчал. То ли она перегнула – темнота там не темнота, и как бы они, не договариваясь, ни придерживались откровенности, но совсем уж раздеваться душой с человеком, которого только встретил… то ли он не знал, что ответить.

И Зинаида молчала. Ждала.

– Я долго переживал, если честно. Умом принял и даже радовался за нее, но мужское что-то внутри, ревность к своей женщине, так мучило тягостно! Пока дед Захарий не вразумил. Он мне как-то сказал: «Это ты не от любви к ней маешься, а от обиды, что ей хорошо, а тебе ить не очень! И ведь вроде как она тебя обидела и по справедливости наоборот должно быть! И оттого это у тебя раной гнойной болит, что ты не полюбил. И Ирину мужской любовью не любишь, иначе хрен бы отпустил и кому отдал, и другую не встретил, сам не полюбил так же сильно. Вот в тебе обида и варится!» И так мне слова его в голову запали, что я все думал, думал, а потом понял: Иринка пошла дальше. Жить, меняться вместе с жизнью, развиваться, а я остался на месте, в прошлом, задержавшись в мужской обиде. А когда понял, осмыслил это, так мне жить захотелось по-новому, на всю катушку! Вот тогда и отпустило насовсем! Не осталось ни обид, ни претензий, – признался он и совсем другим, бодреньким тоном поинтересовался: – Ну а ты, Зинаида Геннадьевна, замужем была?

– Ну а то как же! Замуж порядочная девушка должна сходить, чтобы точно знать, что это такое! Это из наставлений бабушки Симы, – улыбнулась себе и темноте Зинуля.

Наставлению любимой бабушки Ритка, например, последовала четыре раза, дополнив своими философскими наблюдениями, вынесенными из браков:

– … И желательно не один раз, чтобы было с чем сравнивать.

Зинаида же считала, что с нее вполне хватило одного похода в данную ипостась, на что Ритка неизменно возмущенно возражала:

– А ты что, завтра помирать собралась? Женщина, пока жива, все невеста! Вне зависимости от количества детей и наличия мужа на данном жизненном этапе!

Брак Зинаиды был скоропалительным, странным, трудным, но, слава богу, недолгим!

А началось история ее замужества, как водится, с Ритки! А что, могло быть как-то иначе?

В десятом, выпускном, классе, в семнадцать лет, Ритуля оказалась беременной. Хорошо хоть под конец учебы, так что «скандалу» в школе не состоялось. Учителей, знамо дело, оповещать о данном казусе никто не ринулся, а изменения в физическом состоянии ученицы преподавательский состав пропустил мимо. То, что она есть стала за троих, как к голодной оккупации готовилась, всегда не присутствующие за их столом учителя и ученики не заметили. А тошнота у нее началась во время выпускных экзаменов, что отнесли к естественному волнению экзаменуемых выпускников.

Зинаида же раньше Ритки поняла: с подругой происходит что-то непонятное.

– Ритка, что ты лупишь все подряд, как суслик полевой? Как беременная! – подивилась Зинаида, присматривавшаяся к подруге не первый день, когда они обедали в столовой.

Ритка замерла с набитым ртом, забыв жевать, выпучила обескураженно глаза и выдала сакраментальное: