По следам "Мангуста" - Комбат Найтов

– Я тебе не про Степана. Перетащить сюда весь Союз не удастся. Работать придется с местным материалом. Для этого требуется иметь целиком и полностью своих людей в окружении. И таких, чтобы их местные воспринимали за своих. Без этого операция обречена на провал. А ты по-прежнему воспринимаешь это как командировку. Пойми, в Союз в ближайшее время дороги нет. Даже если ты туда вернешься, то тебе будут до самой смерти вспоминать, чей ты сын, и что твой папа – сталинский палач. А я палачом никогда не был.

– Я знаю, но почему столько людей пишут обратное?

– Им разрешили, это требуется тем, кто сейчас захватил власть в стране.

– А как же…

– Что «как же»? Двадцатый съезд и вранье на нем? Мы еще заплатим за это страшную цену – за то, что поверили вруну и троцкисту. Помяни мое слово. Хватит об этом. Возвращаемся к нашим баранам. Итак, все команданте прошли тренировки?

– Четверо, один не годен по состоянию здоровья, продумываем для него другой путь эвакуации, еще троим они ничего не сообщили. Им не доверяют и водят на коротком поводке. Алейда Гевара тоже не может быть эвакуирована таким способом, но большую часть подготовки прошла. Беременна.

– Понятно. При первой же возможности займешься размещением там боезапаса и неприкосновенного запаса продовольствия. Там же требуется разместить типографию и несколько легких самолетов и вертолетов.

– Ну, с самолетами понятно, а где взять вертолеты?

– Придут, заявку из Мехико я направил. К операции подключился ГРУ ГШ, а это Серов. Опыта и возможностей у него побольше, чем у вашего председателя. Через три недели обещали перебросить группу товарищей, чтобы решить проблемы со связью. Мне приказано начать перемещение сюда центра связи из Буэнос-Айреса. Там, похоже, больше работать спокойно не дадут. Готовят провокации против нашего посольства. Тут и я отчасти виноват, должен был давно быть там, а был в Москве. Готовятся объявить меня персоной нон-грата.

– А ты сюда официально, или…

– Официально, без разглашения. Назначен главным военным советником. Теперь Фидель должен подтвердить или не подтвердить мое назначение. Он здесь бывает?

– Четыре раза ночевал, днем был только один раз, на занятиях.

– С ним связь есть?

– Да, нам присвоили позывной в их диапазоне.

– Попроси его приехать сюда, показываться в Гаване еще рановато.

В дверь постучали, вошла Кончита – пригласила ужинать.

– Да-да, конечно! Идем-идем, милая. Ну, девочка, как у тебя дела, настроение? Пойдем, и рассказывай.

Генерал усадил девушку с собой и не позволил ей заниматься на кухне, сослав туда Александра. Лишь безалкогольный мохито они готовили вместе с Кончитой, под ее чутким руководством. Владимир Иванович хотел научиться правильно его готовить или заговаривал девушку, отвлекая ее от собственных дум и дел.

Закончив приготовление коктейля, они вдвоем перешли на балкон, с которого открывался восхитительный вид на пролив, садящееся в море солнце, непрерывно шелестела листва на многочисленных пальмах справа от дома. Владимир Иванович показал, как закрепить столик для стакана на плетеном кресле, и начал неторопливый разговор с девушкой, постепенно переключив его на ее восприятие революции, жизни в отряде, изменения после победы. Это нашло отклик в душе юной восторженной девушки, и постепенно начался ее монолог на тему собственной сопричастности великому. Нажав на то обстоятельство, что выговориться ей некому, а тут появился благодарный и внимательный слушатель, генерал умело разговорил ее и внимательнейшим образом слушал о том, что происходило в провинции в эти три года. О боях, разгрузках кораблей, которые подвозили снабжение, о дальних переходах под дождем и под пекущим солнцем. О мозолях и покусах мошки, в изобилии водящейся в местных джунглях. О первой встрече с Фиделем, об отце, тетке и бабушке. Обо всем, что накопилось на душе и не имело возможности выйти наружу. Александр постучал себя по лбу, коря за невнимательность к человеку. Краем уха он слышал рецепт мохито и попробовал сделать еще, затем вынес его на балкон столовой. Ему предложили присоединиться к компании, посмотреть на то, как всходит луна, какие красивые вокруг виды. И вправду, картина была потрясающей, и он позволил себе Брюсова:

Кончита с интересом слушала незнакомый язык и даже поняла, что это стихи, хотя уловить ритм в пятистопном ямбе довольно сложно, сильно зависит от чтеца.

– О чем говорится в этих стихах? – спросила она, и Александру пришлось мучиться, переводя строки на испанский.

– В школе нам говорили, что такой стиль называется «октавой». Я, правда, школу не закончила, началась революция, как-то раз отцу предложили перевезти небольшой отряд на нашей шхуне с Крус дель Падре под Камагуэй по внутренней лагуне. Переходы совершали только ночью, а днем заваливали мачту и отстаивались в неприметных местах, в зарослях мангра. Когда дошли до места и высадили группу, стало известно, что по всему побережью объявлена тревога и нас ищут. Привлекли даже авиацию. Но отец ночью, только под парусом, прошел проливом между Пиносом и Гуанайя, и мы ушли в багамские территориальные воды. – Кончита впервые за время после гибели отца улыбнулась своим воспоминаниям, потом, правда, тяжело вздохнула, но продолжила:

– Отца арестовали по возвращении в Санта-Марту, но по судовым документам он сумел доказать, что все это время ремонтировался в Дункан-Таун. Его отпустили, и мы ушли в отряд к Доне Паро.

– А мама твоя где?

– Мама? Ее давно уже нет, ей требовалась операция, а у нас не было денег. Так тетя Росита говорит. Я этого не помню, была совсем маленькой.

Ее детство прошло в невысоком доме на самом берегу залива Карденас. Дом был покрыт красной полукруглой черепицей. Улица называлась звучно: авенида Централь. Длина улицы – двести метров, вокруг такие же домишки рыбаков, деревянный мостик, чтобы пройти к причалам. Запах тухлой рыбы, развешенные сохнущие сети и небольшой рынок, где продавали то, что сумели добыть из вод залива и пролива. Зимой в основном уходили на рыбалку с приезжими американцами. После выхода «Старик и море» Хемингуэя они пытались поймать «большого марлина» и быть более успешными, нежели бедный рыбак с Кубы. Сама большая рыба им была не нужна, им нужен был успех, и его пытались купить. Вот только рыба на деньги не клюет…