Свидетели времени - Чарлз Тодд

Хэмиш снова подсказал: «Когда ты вошел в комнату, первым твоим желанием было отдернуть шторы».

Или задернуть их. Ратлидж взглянул на окна.

Да, возможно, отец Джеймс не видел преступника и не разговаривал с ним. Он прошел к окнам и стал задергивать шторы, оказавшись спиной к убийце, и тот сразу нанес удар сзади, воспользовавшись моментом. Значит, отец Джеймс не имел возможности уговорить его уйти.

Из кабинета можно было пройти в спальню. Он заглянул туда — простая обстановка: жесткая узкая кровать, в изголовье на стене деревянное распятие. Шкаф между окнами, низкий комод в ногах кровати. Небольшая книжная полка, рядом стул. Ратлидж просмотрел названия книг, в основном религиозного содержания. Биографии Дизраэли, Уильяма Питта Сесила — первого министра Елизаветы I. И поэзия — Теннисон, Браунинг, О.А. Мэннинг.

В спальне была еще одна дверь. Ратлидж открыл ее — там оказалась ванная комната. Заглянув и туда, он вернулся в кабинет. Взломанный стол, небольшой диван и два стула около камина. В углу, ближнем к двери в спальню, алтарь. На нем начищенные до блеска два высоких подсвечника. Полиция забрала в качестве главной улики распятие, использованное как орудие убийства. На деревянной поверхности алтаря остался след — распятие было тяжелым. Одного удара могло хватить. От силы двух.

«Он мог прятаться между стеной и алтарем, — сказал Хэмиш, — если в комнате не горел свет».

Ратлидж осмотрел стену за алтарем. Попробовал встать в угол. Там вполне мог поместиться довольно плотный человек. Но Уолш?

«А твой священник из Нориджа? — Хэмиш невзлюбил монсеньора Хольстена. — Может, он поэтому и не может вернуться на место, где совершил преступление».

— Если преступник прятался здесь, а отец Джеймс сразу пошел к окну, убийце пришлось бы сделать несколько шагов. Даже такому, как Уолш. И отец Джеймс мог услышать их, насторожиться и обернуться. И тогда удар пришелся бы не в затылок, а в висок.

«А почему монсеньор Хольстен так боится оставаться один в церкви?» — настаивал Хэмиш, пока Ратлидж продолжал обследовать комнату.

— Не знаю. Может, боится, что кто-то после исповеди проберется незаметно в ризницу и станет там ждать конца службы.

Ратлидж, стараясь не слушать Хэмиша, продолжал рассуждать. Даже если было темно, священник не мог не заметить учиненного в комнате беспорядка. В тусклом свете, проникавшем сквозь шторы, были бы обязательно видны белые листы бумаги на полу. И кто стал бы идти через разбросанные бумаги и книги к окну? Наверное, он окликнул бы с порога: «Кто здесь?» И остался бы стоять на месте, выжидая.

Движение у алтаря немедленно привлекло бы его внимание. А если убийца вооружился заранее?

Ратлидж подошел к взломанному столу и стал осматривать его. Это было сделано варварски, торчали куски расщепленного дерева. Он взглянул на замочек — миссис Уайнер права: чтобы его сломать, не требовалось крушить стол.

«Но может быть, грабитель торопился и боялся, что его застигнут», — предположил Хэмиш.

— У него не было причины бояться. Миссис Уайнер уже ушла, а отец Джеймс обычно находился в церкви в это время.

Кто может сказать, что в действительности здесь произошло? Здесь были двое. Жертва, которая уже никогда ничего не расскажет. Правду можно вытащить только из убийцы. А следы, оставленные им на месте преступления, помогут объяснить мотив. Легко можно понять, почему Блевинс так обрадовался, заперев в подвал Уолша. Во-первых, Силач был замечен около дома священника. Второе — он обладал сверхчеловеческой силой. Третье — ему нужны были деньги, чтобы заплатить за повозку.

Ратлидж снова оглядел комнату, и мысли его перенеслись к монсеньору Хольстену. Почему Хольстен так хотел привлечь к расследованию Ярд? Чтобы найти то, о чем он уже знал, но не мог рассказать? Или, наоборот, защитить кого-то, отвести от него подозрение, ведь местная полиция могла выйти на след, а инспектор из Лондона, не зная жителей Остерли, мог упустить исключительно важную деталь, которую заметит инспектор Блевинс.

Но что, если сам монсеньор Хольстен станет следующей жертвой, именно по причине того, что знает, кто убийца? Как скоро полиция найдет связь между двумя жертвами? Конечно, маньяк, убивающий священников, — это за пределами понимания. Вот если он убьет и третьего — сомнения отпадут. Даже если третий выбран будет случайно, наобум. Запутывать след — признак изворотливого ума.

«Может быть, этот третий уже у него на примете», — сказал Хэмиш.

— Согласен. Тогда понятно, почему так боится монсеньор Хольстен.

Ратлидж снова посмотрел на окна.

Если преступник разгромил тут все уже после убийства, тогда ничего не насторожило священника, когда он вошел. Ящик письменного стола был вне поля его зрения.

Он вспугнул убийцу, ни о чем не подозревая. Или убийца притаился и ждал.

И тогда это меняет дело.

Монсеньор Хольстен прав в одном. Существует нечто странное в атмосфере преступления, порождающее много вопросов. Например, были шторы задернуты или открыты? Лампа на столе горела? Где стоял убийца? Когда комната подверглась разгрому? Видел священник лицо убийцы? Или его ударили до того, как он успел что-то заметить и почувствовать опасность? Пришел сюда убийца за деньгами или причина была другой?

Миссис Уайнер была на кухне, когда Ратлидж спустился вниз. Она глядела в окно на кусты сирени, позади которых виднелся церковный двор.

Когда инспектор вошел, она обернулась.

Ратлидж спросил, где нашли след ботинка, и она указала на большой куст со стороны лужайки, ветви его поднимались дугой вверх, и под ними вполне можно было укрыться и наблюдать за домом.

Он спросил экономку, оставляет ли она лампу зажженной, когда уходит домой.

— Той ночью не оставила, если вы об этом спросили. Я сама об этом думала. Я не знала, когда вернется отец Джеймс, и не хотела, чтобы лампа горела зря, если он задержится надолго. — Помедлив, она спросила: — Вы думаете, это могло иметь значение?

— Уверен, что нет. Но как полицейский я восстанавливаю картину происшедшего. А как насчет штор? Вы задернули их, уходя?

— Они были задернуты, — твердо ответила женщина, — я всегда так делаю, за исключением летних ночей, когда светло до десяти.

— Что отец Джеймс обычно делал, когда возвращался? Входил через эту дверь или с парадного входа?

Ратлидж успел оглядеть тем временем кухню. Приятная комната с зелеными, в цвет ранней весны, стенами, занавески на окнах бледно-розовые. Слишком по-женски, интересно, миссис Уайнер сама подбирала цвета? Она была здесь хозяйкой. Огромная плита тщательно начищена, как и вся немногочисленная мебель. Над столом висела лампа. В мойке не было грязной посуды. Небольшой коврик у двери для ног. Он тоже был безукоризненно чистым.

— Отец Джеймс всегда заходил отсюда, — ответила экономка. — Оставлял свой велосипед в сарае. Снимал и ставил обувь у двери на коврик, вешал пальто на крючок, если оно промокло. Он ходил по дому в носках, никогда не оставался в грязных ботинках, всегда был аккуратен. Потом поднимался к себе, умывался и вешал пальто там, если оно было сухим. Если ужин не был готов, работал в кабинете, а если ждали посетители, спускался в гостиную и с ними беседовал.