Выгон - Эми Липтрот

Во время поездок на машине я стараюсь отпустить всё, что произошло: все дома, где я жила, все потерянные работы, реабилитационный центр, ноющее сердце. Поначалу я считала трезвые дни, затем – недели. Теперь счет пошел на месяцы, желание выпить возникает реже, но всё еще возникает. Я еду домой на рассвете, на дороге совсем нет других машин, слушаю хэппи-хардкор и чувствую себя королевой Оркни. А потом вдруг пронзает резкое желание выпить вина. Хорошо, что на острове нет круглосуточных магазинов, где торгуют алкоголем.

Главной причиной снижения численности коростелей в двадцатом веке является стремительная механизация сельского хозяйства, в первую очередь появление всё более крупных и эффективных сенокосилок. Коростели в основном живут на полях под сено или силос, и, когда траву косят, они часто погибают, особенно птенцы. Коростели перебираются всё дальше от сенокосилки, участок некошеной травы становится всё уже, и в итоге птицы попадают в центр поля, и там их и настигает косилка.

Узнав от энтузиастов или в ходе своих ночных поездок, что в том или ином месте обитают коростели, я наведываюсь к местным фермерам. Поездки по незнакомым дорогам, необходимость стучаться в чужие дома, лай собак – всё это меня нервирует. Оркнейцы постарше любят называть женщин женами вне зависимости от того, замужем те или нет, так что, когда я приезжаю поговорить с фермерами о редких птицах, живущих у них на земле, о моем прибытии возвещают так: «Коростелева жена явилась». Королевское общество защиты птиц предлагает фермерам деньги за то, чтобы те отложили косьбу травы или выпас скота на полях, или же просит перейти на более безопасные для коростелей методы: двигаться из середины поля к краям, чтобы дать птицам шанс спрятаться. Все фермеры хотят поговорить со мной об этом. Я обнаруживаю, что они прекрасно осведомлены о том, какие животные и птицы живут на их земле, и большинство готовы пересмотреть свои взгляды на косьбу травы, хотя отложить жатву до августа зачастую кажется им слишком радикальной мерой, несмотря на предложенное вознаграждение. Но никто не отказывается резко: у оркнейцев так не принято. Они просто обещают «подумать об этом» и потом не выходят на связь.

Я выясняю о коростелях всё, что можно. Читаю научные труды о маршрутах их миграции. Теперь люди со мной только и говорят что о коростелях. Бывает, я по ошибке набираю «коростель» вместо какого-то другого слова; я поставила на звонок пение коростеля; Google присылает мне уведомление, когда в мировых СМИ упоминается коростель. Я одержима этими птицами. Слушаю музыку по радио и внезапно слышу «крекс-крекс»; коростели снятся мне ночами.

В июне 2011 года на Гебридском острове Колл поймали пятьдесят взрослых самцов-коростелей: их заманили в сети с помощью записанного на пленку пения «соперника». С помощью пластиковых колец на их лапках закрепили геолокаторы весом меньше грамма. Следующим летом некоторых птиц удалось поймать вновь, и оказалось, что они проделали путь до Демократической Республики Конго в Центральной Африке. Звучит невероятно, ведь в Шотландии коростели летают крайне неохотно, что и делает их столь уязвимыми перед сельскохозяйственной техникой. Есть даже местная легенда о том, что они на самом деле не мигрируют, а «уходят в подполье», превращаются в куропаток или катаются у других птиц на спине. Но нет, они мигрируют, хотя лишь около тридцати процентов выживают и возвращаются на Оркни на следующий год. Многих отлавливают охотники в Северной Африке. Для того чтобы сохранить свою популяцию, не говоря уже о том, чтобы ее увеличить, коростелям необходимо активно размножаться.

Как раз перед началом работы я принялась за «Моби Дика». Я читаю эту книгу так долго, что кажется, будто я уже три года путешествую по миру в поисках китов; я ношу эту тяжеленную книгу в сумке каждый день, как гарпун. Я – одержимый бурей капитан Ахав, который ищет не кита, а постоянно ускользающую птицу. Я слышала уже около тридцати коростелей, но ни одного не видела. Никак не удается настичь его.

В тяжелые ночи я задаю себе вопросы: а зачем вообще спасать эту птицу, которую так редко можно увидеть, – какой-то пережиток эпохи маленьких фермерских хозяйств? Ведь коростель всё равно не может приспособиться к современным методам возделывания земель. Так зачем это всё? А потом я узнаю, что в 1977 году останки коростеля обнаружили на западе Мейнленда, в местечке Бакуэй, в поселении времен пиктов и викингов. Поразительно: они жили здесь тысячи лет, но меньше чем за столетие мы их практически истребили. Численность коростелей определенно сократилась из-за человеческой деятельности – следовательно, мы должны взять на себя ответственность за сохранение тех немногих особей, что остались в живых.

Одинокий самец, быть может единственный коростель на острове, месяцами поет каждую ночь по три, четыре, а то и пять часов. На Флотте коростель заливался всё лето, и я была счастлива узнать, что в конце сезона на острове нашли птенцов: значит, он всё же встретил свою пару.

За сезон мне удалось зарегистрировать на Оркни пение тридцати двух самцов коростеля – на одного больше, чем в прошлом году. Считается, что, если самец остается на одном и том же месте несколько дней подряд и постоянно поет, рядом с ним находится самка. И хотя цифры по-прежнему низкие, с момента запуска программы «Коростель» Королевского общества защиты птиц всё же наблюдается небольшой прогресс. В отличие от тонущих моряков из легенды, коростели не хотят умирать, и я чувствую, будто их судьбы переплелись с моей. Я цепляюсь за нормальную жизнь и трезвость. Они цепляются за существование.

Подруга рассказывала мне о том, как после смерти ее матери трое осиротевших детей и овдовевший муж отправились в путешествие по Америке. По словам подруги, ее папа «просто шел дальше». Ты можешь быть не в состоянии двигаться, но всё же продолжаешь – просто идешь дальше, занимаешь себя чем-то и ждешь, когда всё устаканится и опять станет понятно, как жить. Вот и я просто иду дальше, прочесываю один квадратный километр за другим. И постепенно, незаметно проходит это щемящее чувство в груди. Движение исцеляет меня, как тогда, когда я каталась на велосипеде ночами в Лондоне. Одной прекрасной ночью я чувствую, что мне легче, что я стала «нормальнее», что вообще-то мне повезло жить и работать здесь, на Оркни.

Это тоже ночная жизнь, но другая. Я не хожу на вечеринки и в клубы, как когда-то в Лондоне, теперь у меня свои собственные сумеречные ночи с методичным изучением местности, туманом, попытками разобраться в картах. Близится рассвет, а я так и не увидела коростеля, зато у меня есть термос с кофе и я слышу тюленей.

Я переживаю восхитительные моменты. Смотрю в глаза короткоухой сове, – их в этом году так много; здесь их называют «кошачьи мордашки». Сова сидит на заборе рядом с местом, где я припарковалась, мы одновременно поворачиваем головы и видим друг друга. Я разеваю рот от удивления, сова быстро улетает. Как-то раз на рассвете перед летним солнцестоянием, когда небо еще розовеет, по дороге домой я заезжаю в Кольцо Бродгара. Там никого нет, так что я раздеваюсь и просто начинаю бегать внутри каменного кольца эпохи неолита.

И вот однажды, на исходе семи недель, около трех утра, когда я уже завершаю свою работу и медленно трогаюсь с места, происходит кое-что неожиданное: я вижу коростеля. Лишь на секунду, но он мелькнул на дороге прямо передо мной, а потом побежал на обочину. Его образ – розовый клюв и рыжие крылья – стоит у меня перед глазами. Эта волшебная секунда подтвердила, что птица, которую я искала месяцами, существует. Мой первый и единственный коростель. Обычно рассветает медленно, но сегодня я выезжаю из тучи, и неожиданно сразу начинается новый день.