Золотые нити - Наталья Солнцева

Незнакомый мужчина, вышедший из интересовавшего его подъезда, уехал – человек запомнил номера «Жигуля» и теперь стоял в раздумье, его заинтересовала машина, но и от дома ему уходить не хотелось. Поколебавшись, он все же остался . Тополиный пух летел на волосы, ресницы, одежду, солнце припекало, легкий ветерок обдавал душными волнами, не принося облегчения, но наблюдатель не оставлял своего места – толстые стволы служили надежным укрытием, из которого просматривалось все пространство двора и интересовавший его подъезд.

Тина отошла от окна, плотнее задернула занавески – за окном шумели высоченные тополя, укрывая асфальт и нагретую траву вездесущим пухом. Пух проникал повсюду – даже в квартире нельзя было от него спастись. Небо было по-летнему ясное, яркое, весело светило солнце – но вместо успокоения Тина почувствовала скрытую угрозу, исходящую от этого летнего дня, старых тополей, пестрого ковра света и тени на асфальте.

Во всей этой мирной и привычной картине присутствовало невидимое, но ясно ощущаемое ею напряжение, как будто кто-то стоял и смотрел из густой зелени…

Сиур ехал привычным маршрутом, почти не обращая внимания на дорогу, не в состоянии отделаться от непонятной, но уже привычной тревоги – совершенно иного рода, нежели та, к которой он в принципе привык, касающейся его бывшей или настоящей работы. Эта новая тревога была ни на что не похожа.

Выходя во двор и садясь в машину, он вдруг почувствовал ледяной холод, обдавший спину и прокатившийся ознобом по позвоночнику. Ему нестерпимо захотелось обернуться в сторону тополиной аллеи, в то же время внутренний контроль удержал его от этого. Сиур ни за что не признался бы сам себе, что у него похолодело внутри и противно заныло под ложечкой ни с того ни с сего, в жаркий день, в обычном московском дворе, залитом солнечным светом и ясностью утреннего воздуха, уже полном спешащих на работу людей, бабушек, ведущих в садик упирающихся и капризничающих внуков, молодых мам с колясками. Тем не менее…

Он объяснил себе это состояние как последствие преследующих его снов, и переключился на будущие задачи. Пока охранник открывал ворота, он закурил, тут же выбросил начатую сигарету и очень собой недовольный приступил к служебным обязанностям.

Дима – правая рука Сиура, обрадовался, увидев вошедшего в офис шефа. Они были дружны много лет. Сначала просто иногда пересекались профессиональные интересы, а потом, когда оба стали работать в сфере охраны, они по-настоящему подружились. Уважение и абсолютное доверие друг к другу, понимание с полуслова, и глубокая взаимная симпатия связали их накрепко.

– Неважно выглядишь, шеф. Не выспался? – Дима, широко улыбаясь, отвернулся от экрана компьютера, и откинулся на спинку стула. – Выполняю твое задание. Чего это тебя интересует этот лох? Обычный, ничем не примечательный лох: не привлекался, не замечен, не состоял, морально устойчив, женат, в порочащих связях не замечен.

Заурядный обыватель, клерк в банке, правда, в коммерческом. Воспитывался в детдоме, где-то в глубинке – женился на москвичке, прописался. У нее тут квартира. А сам сирота, кто родители, неизвестно. Родственников никого. Ты говорил, он чей-то племянник? Если и так, то какой-то внучатый, наверное. Я еще поработаю, может, что и выплывет. Зачем он тебе нужен?

– Если бы я сказал тебе правду, ты бы мне не поверил.

– Тебе Вера звонила. Я сказал, что ты будешь позже. По-моему, она рассержена. Голос у нее был оч-чень недовольный.

– Что? – Сиур рассеянно пересматривал бумаги на своем столе, занятый своими мыслями.

– Вера, говорю, тебе звонила и сердилась.

– А… – понял. Это ее проблемы.

В комнате работал кондиционер, приятная прохлада освежала после уличного зноя и пыли. Дима заинтересованно посмотрел на шефа, но расспрашивать больше ни о чем не стал. Повернулся на своем стуле и продолжил щелкать клавишами, глядя на экран компьютера.

Сиур бросил бумаги на стол. Он никак не мог отделаться от мысли, что за ним кто-то наблюдает. Что это? Паранойя? Он посмотрел в окно – привычная картина – ворота, ухоженные дорожки, подстриженная трава, красивые светильники на высоких кованых подставках. Никого…

Он потер рукой лоб, устало откинулся на спинку стула. Только сейчас до него по-настоящему дошел смысл сказанного Димой: звонила Вера и она обижена. Оказывается, его это совершенно не трогает. Ну вообще никак. Просто факт.

Он вспомнил, что обещал Тине быстро вернуться, а нужно было еще подъехать к дому убитого старика, поговорить с подростками, или еще с кем-нибудь, если повезет. В таких делах никогда не знаешь, где найдешь.

– Дима, мне надо съездить в одно место, а потом еще в одно место. – Он засмеялся, – Вдруг кто будет спрашивать, скажи, по делам службы. Если успею вернуться, вечером зайду. Если нет, увидимся завтра.

– Поехать с тобой? – Дима слишком хорошо знал друга, чтобы заметить необычные нотки в его голосе.

– Да нет, я должен сделать это сам.

– Ладно, поезжай, делай все, что надо – я тут сам справлюсь. Можешь быть спокоен.

– Спасибо. Я на тебя надеюсь.

– Конечно.

Сиур выехал из ворот и сразу повернул направо, к дому антиквара. Почти сразу же, как назло, попал в пробку. Стоя в длинной веренице машин, думал о Тине и о том, что она его ждет. Внезапно он понял, что его жизнь отныне заполнена не только ее присутствием, но, как ни странно, и ее отсутствием. Он закинул руки за голову и потянулся. Кажется, машины впереди тронулись. Вся вереница проползла несколько метров и снова остановилась.

О, черт! Сиур посмотрел на часы. Непредвиденная задержка. Запищал телефон – наверное, это Вера. Он не стал отвечать. Водитель стоявшей перед ним машины высунулся в окно и, заглядывая вперед, громко выругался. В салоне стало жарко – солнце припекало, опущенные стекла не давали прохлады. Зато свободно влетал тополиный пух, попадая в глаза, в нос…

Он снова подумал о Вере. Красивая женщина. Очень красивая. Но… он затруднялся объяснить это не только Диме, но и самому себе. В первую очередь себе. Разве не было у них сладких, умопомрачительных ночей? Разве не было тяги друг к другу? Разве не было?.. Чего-то, наверное, не было. Возможно, искренности.

Продажная чувственность сладка, но на мгновение. Есть она – кровь играет, кружится голова. Нет ее – вроде как и не надо. Есть же другая чувственность, та, которая сладка навеки. И наяву, и в мыслях, и в снах, и в воспоминаниях, и в мечтах – во всем, что есть этот мир, что есть все . Без которой всегда чего-то недостает. Без которой всегда непонятной тоской томится сердце, хочет чего-то, и само не знает, чего. Дрожь плотского возбуждения и замирание сердца – разные вещи. Когда тихо замирает сердце – весь мир, вся вселенная замирает… Этого нельзя объяснить, это можно только почувствовать. Великие счастливцы, кому дано это…

Разве можно объяснить церковь на холме? Месяц на небе? Горные вершины? Плавное течение реки в долине? Ласковый ветер? Белое кипение акации? Все это очарование жизни? Райские кущи? Полет в бессмертие?..