Атаманша Степана Разина. «Русская Жанна Д'Арк» - Виктор Карпенко

– Из-за меня все это, я и в ответе с вами, – тихо отозвалась Алёна. – А вот что делать, подумать крепко надобно.

Вечером к избе Гордея Темного собрались почти все мужики Христорадиевки: бородатые, худые, в истрепавшихся за зиму лаптях, чунях, в потертых зипунах – они настороженно поглядывали из-под войлочных шапок на вышедших из избы Фрола Крутого, Ивана Зарубина, Федора – кузнеца деревенского. Алёна была тут же.

Вышел из избы и Семен Заплечный. На его темном от загара лбу белела повязка. Подойдя к мужикам, он поклонился и, тяжело выдавливая из себя слова, заговорил:

– Убиенных ноня нам не вернуть. И за них нам попомнят. Давайте, мужики, думать, как себя оборонить да женок наших, да детишек от напасти уберечь.

Мужики молчали.

– Вот ты, Селиван, – обратился Семен к низенькому мужику, слывшему на деревне умником, – что думаешь?

Селиван выскочил вперед и бойко затараторил:

– Я так, мужики, разумею: уходить надобно в леса поглуше. Поживем малость, а там и поутихнет шум. Мы и возвернемся в деревеньку-то…

Из толпы вылез Мартьян Скакун.

– Ватажку надо сколотить, – предложил он. – Да животов приказных, да служек княжеских пошарпать, оружие добыть, на коня сесть, тогда мы сила. А ноня что у нас? Топоров два десятка да колья. Супротив ружейного боя с дубьем не станешь. Так-то вот, – заключил Мартьян и полез обратно в толпу.

На крыльцо поднялся худенький мужичишка – Семка Рваный. Тряся реденькой козлиной бороденкой, он заголосил, что баба по покойнику:

– Противоутодное Богу дело замыслили, мужики! Смирите гордыню свою, покайтесь в грехе свершенном и приидите коленопреклоненными, головой повинною к благодетелю нашему – князю-батюшке!

Толпа заревела, мужики заорали всяк на свой лад, заулюлюкали, засвистели.

Семка Рваный, весь съежившись, нахлобучил на глаза ветхую шапчонку и, скатившись с крыльца, юркнул за угол.

– Погодь, мужики! – утихомирил толпу Семен Заплечный. Все утихли, ожидая его слова. Но он и рта не успел открыть, как стряслось дивное.

– Дозволь, народ честной, я слово скажу, – внезапно раздался в тишине голос Алёны.

– Не бабьего ума дело! – послышалось из толпы.

Семен поднял руку.

– Послушаем женку. Баба бабе рознь. А эта грамоте обучена.

Алёна, смело глядя в насмешливые глаза мужиков, звонким от внезапно нахлынувшего волнения голосом заговорила:

– Думается мне, что попервости надобно заставу поставить верст за пять-шесть от деревеньки да имать всех, кто будет идти в Христорадиевку, а верст за десять – еще одну заставу. В схороне пусть стоят, и ежели войско какое на нас двинется, упредят. Иным же в лесу место глухое выбрать надо, землянки вырыть, сушняку на дровишки заготовить, припасу какого ни на есть, и ежели тяжелая година наступит – уйти с женками да с ребятишками в то потайное место.

– А где припасов-то взять? – выкрикнули из толпы.

– Добыть надобно, – обернулась Алёна на голос. – С топором ли, с колом ли, а добыть припасов на весь мир, и зелья ружейного, и ружей, и сабель, и коней добыть.

Синь-глаза Алёны стали серыми, резче обозначились складки у рта, и казалось мужикам, что не баба перед ними, а пылкий вой рать для сечи скликает.

Призадумались мужики. Воевать, чай, не поле пахать – дело непривычное для мужицкого разума, для рук его на земле натруженных.

Семен подошел к Алёне и стал рядом.

– Ладно говорила, – похвалил Алёну Заплечный. – И начинать бы нам дела те ноня.

– Знамо, – согласилась Алёна, радуясь успеху своих слов. – Чай, не все добро Гордей в Арзамас свез на двор княжеский, поди, и себе немало оставил, – кивнула она на гордеевский амбар.

– Ай да голова! – воскликнул Семен и, обращаясь к мужикам, крикнул: – Али не дело нам в анбар Гордейки заглянуть, он ему, поди, не нужен боле.

– Ключи давай! – закричали в толпе.

– Ключи-то на что? Нам теперь ключи без надобности, – сказал Семен. – Мы таперича во все двери вхожи.

Слетели под напором множества плеч двери, мужики ввалились в амбар. Вдоль стен стояли лари. Распахнув крышку одного из них, бунтовщики удивленно переглянулись, увидев там зерно.

– Вот те раз… Зерно-то отборное! Ай да Гордей! Собака!

Захлопали откидываемые крышки.

– Семен! Вот еще зерно! И в этом тож имеется.

– Ну и ладно. Хлебушек этот наш. Гордей, верно, запамятовал его на княжеский двор свезти, посему мы ему и хозяевы. Поделим поровну! – заключил Семен.

Недели через две, поутру прискакал в деревеньку посыльный дальней заставы Ивашка Гусак.

Скатившись с лошади, гонец ворвался в избу Семена Заплечного и, увидев сидящего на лавке за починкой хомута хозяина, заорал:

– Идут! Стрельцы по наши головы идут!

Семен, не поднимая головы от работы, тихо осадил его:

– Ты чего глотку дерешь? Не глухой, чай, слышу. Вон в углу лохань – водицы испей, – и отложив хомут в сторону, уже строже сказал: – Чередом говори: кто идет, сколь идет, где идут?

Напившись и отершись рукавом зипуна, Иван, уже спокойнее, начал:

– Ноня утром мужика на дороге встрели, шел в Христорадиевку к Петру Зобову, сродственник он ему. Мы того мужика словили и спрос ему учинили. Он и поведал нам, что-де шел упредить нас о посылке стрельцов в деревеньку нашу. Стрельцов тех десяток, с ними стрелецкий десятник, подьячий и приказной княжеский. Заночевали они в Исуповке, а почто идут в Христорадиевку, про то молчат.

– Оружие какое при них? – спросил Семен.

– Мужик говорит, что стрельцы при пищалях и бердышах.

– Вот и ладно, – думая о чем-то своем, проговорил Семен и, поднявшись с лавки, принялся ходить по горенке.

– Ты вот что, – обернулся он к гонцу, – не мешкая скачи на заставу да сторожко скачи, опасайся на стрельцов наткнуться. Своим скажи, чтобы уходили на ближнюю заставу да сидели там тихо, нас дожидаючись.

Сорвавшись с лавки, Иван выскочил за дверь, чуть не сбив входившего в горенку Мартьяна Скакуна.

– От шалый, язви его в корень, напужал совсем! – пробасил он. – Никак что-то спешное принес?

– Нехорошие вести с заставы, – одеваясь, бросил вошедшему Семен. – Скликай мужиков.

– Нужды нет в том, сами придут, чай, уже прослышали про гонца.

Когда Иван Гусак прискакал к ближней заставе, он застал там Фрола Крутого и семерых его товарищей, уже переместившихся сюда, как было заведомо уговорено на случай крайней опасности.

– С чем пожаловал? – обратился к нему Фрол.