Алмаз - Кэти Хикман

— Это тюльпаны. — Суоре польстила любознательность Аннетты. — Из Оттоманской империи, как и другие прекраснейшие растения нашего сада.

— Аббатиса сказала, что первым их привез ее брат.

— Да, но уже много лет наши торговцы продолжают дело. Сюда попадают самые красивые растения из Оттоманской империи: гиацинты, анемоны, фритилярии империалис; а еще из Индии, Китая, с островов, из Нового Света — со всех уголков мира. Сначала мы считали их просто диковинками, но теперь они пользуются спросом. Богатые любят красивые сады: одним они добавляют престижа, другие, как наш благодетель, брат Бонифации, хотят создать ботанический сад, как в Пизе и Падуе.

Аннетта вновь посмотрела на рисунки.

— Этот нравится мне больше всего. — Она указала на бело-розовый тюльпан, нижние стороны лепестков которого ближе к стеблю окрашивались в нежнейший серебристо-зеленый цвет.

— Все они стоят немалых денег. Но пестрые — самые дорогие. Посмотри через это, — Вероника протянула Аннетте стеклянную сферу, — сможешь разглядеть детали. Такими стеклами пользуются наши кружевницы.

Молодая клирошанка взглянула на рисунок через лупу.

— Ой, смотрите! — радостно вскрикнула она. — Муравьи!

По стеблю карабкались два крошечных труженика.

Девушка осторожно передвигала устройство по картинкам, восхищаясь мельчайшими деталями. На одном — капли росы сияют на «корне» листа. На другом — над нежными лепестками кружится маленькая бабочка, будто собранная из драгоценных камней. На третьем по цветку, изгибаясь, ползет мохнатая гусеница.

— Они как живые! Кажется, протяни руку — и сорвешь! — восхищенно сказала Аннетта, оторвавшись от рисунков. — Но разве это не весенние цветы?

— Да, рисункам уже много месяцев. Заказал торговец-коллекционер из Англии. Его агент приезжал несколько лет назад, а теперь он снова в Венеции. Недавно пришел снова и заказал еще один рисунок. Сегодня забирает. Когда ты появилась, я наносила заключительные мазки. — Суора Вероника сняла очки и потерла переносицу.

Несмотря на строгий взгляд, так она будто помолодела.

— Воистину права Аннунчиата: вы занимаетесь богоугодным делом. — Аннетта говорила искренне, но художница зыркнула так яростно, словно ее ужалила пчела.

— Мы делаем все, что можем, — сухо ответила она, водрузив очки обратно на нос, — и я действительно считаю свою работу богоугодной, что бы некоторые там ни говорили.

— Простите, я вовсе не хотела…

— Кто-то выращивает растения в саду, кто-то сортирует и высушивает цветы в гербарии, а я… их рисую. И это не тщеславие, — добавила Вероника, сверкнув глазами.

— Кто осмеливается говорить такое? — ужаснулась девушка.

Но Вероника не слушала ее.

— Это богоугодное дело, и я никому не позволю смеяться.

— Конечно, конечно, — попыталась заверить се Аннетта, но старшая монахиня не собиралась менять гнев на милость.

У края кафедры выстроились крошечные горшочки и склянки с минеральными пигментами, из которых мастерица делала краски. Аннетта потянулась за одной и случайно уронила на пол. Стеклянная бутылочка разбилась, и молотая киноварь превратилась в кровавое пятно на полу.

— Что ты наделала! — закричала суора Вероника, отталкивая Аннетту. — Уходи, уходи немедленно!

— Но меня прислали помогать вам!

— Ты ничем не сможешь помочь. Никто не может! — Монахиня встала на четвереньки и попыталась собрать осколки стекла.

— Пожалуйста, позвольте. — Девушка опустилась рядом с ней на колени. — Вы можете порезаться!

— Нет! — Суора Вероника села на пол, вытерла лоб и махнула рукой в сторону винтовой лестницы. — Поднимись туда. Скоро придет посетитель. Я постараюсь навести порядок, а ты подай знак, если кого-нибудь заметишь, — сказала она, как и раньше, бесстрастно.

Аннетта поднялась по винтовой лестнице. В конвенте запрещалось держать при себе книги, но здесь их было просто море. Девушка подумала, что никогда не видела столько томов в одном месте. Некоторые были старыми, другие, казалось, только что переплели в светлую телячью кожу с золотым тиснением на корешках.

Наклонив голову, молодая клирошанка с трудом разбирала иностранные названия: «De Historia Stirpium»[16], «Der Gart der Gesundheit»[17], «Herbarum vivae eicones»[18]. Как эти книги попали сюда? Может, их подарили богатые заказчики? Наверное, дорого стоят. Аннетта никогда не питала к чтению особой склонности, хоть и умела, а немногие научные труды, которые ей доводилось держать в руках, были написаны на непонятной латыни.

Девушка посмотрела вниз и увидела, что старшая монахиня все еще стоит на коленях, пытаясь оттереть тряпкой пятна с пола. Руки и платье суоры Вероники запачкались в алой краске. Аннетта задумалась: что значил этот внезапный порыв?

Молодая клирошанка быстро поняла, насколько работа захватывала старшую сестру. Ничего удивительного, что она так разозлилась от одной мысли, что кто-то попробует запретить ей рисовать. Какое все-таки необычное занятие для монахини! В гареме — похожем на монастырь, населенном и управляемом женщинами — могли притеснять физически, но душа оставалась свободной. В конвенте все наоборот. Аннетта подумала о суоре Пурификасьон и аббатисе Бонифации, о неизвестной монахине и ее любовнике, об Аннунчиате и ее саде — и о суоре Веронике с ее рисунками. Несмотря на прошлый богатый опыт, девушка только начинала понимать интриги, соперничество и амбиции монастырских насельниц.

И тут она услышала лодочника, вспомнила приказ высматривать агента коллекционера и подошла к окну.

Солнце светило так ярко, что лучи немного ослепили бывшую карие. Лагуна мерцала бледно-зеленым, неподалеку виднелись сады и купол Сан-Джорджо Маджорс, а за ним — золотисто-розовое облако Венеции. Воды были переполнены лодками всех мастей, от торговых галер до яликов.

Весельное суденышко с двумя мужчинами на борту направлялось в сторону монастыря. Один пассажир — старый, приземистый, в желтом тюрбане, а другой…

Аннетта замерла на месте. Santa Madonna! Не может быть! Сначала глазам не поверила. Снова он? Кудрявые каштановые волосы до плеч, холодные камни глаз, поставил одну ногу на борт. Таким же она видела его в первый раз, через подзорную трубу из окна дортуара, в день свадебного визита.

Незнакомец из сада.

Наутро после ночи в ридотто Зуана Меммо Джон отправился в монастырь с Амброзом, предчувствуя приключение совсем иного рода. От сияния бледно-зеленых вод лагуны аж глаза болели, поэтому Керью прищурился, наблюдая, как лодка медленно приближается к конвенту. То тут, то там виднелись верхушки тополей, кипарисов, лимонных деревьев. Молодой человек с легкостью представил знаменитый ботанический сад, с которым так близко познакомился за последние недели, что мог выбраться оттуда даже с закрытыми глазами. Слуга Пиндара беспокойно расхаживал по корме лодки. Воспоминания о недавней авантюре должны были бы вызвать у него улыбку, но мысли о монахине, которую он причастил, уже не доставляли удовольствия. Она была благодарна, спору нет. Оказалась даже слишком сговорчивой, на его вкус. По настоянию Джона они сделали это прямо под носом у молодых сестричек, что придало процессу хоть какую-то пикантность, но в остальном было скучно. Что это? Тоска? Отвращение? Джон грустно взглянул в зеленые глубины. Да кому какое дело? Уж точно не ему. Он просто поможет навести справки о даме из гарема — и наконец-то избавится от Пиндара, Амброза, Зуана Меммо, Франческо и даже от Констанцы. С него достаточно. Нестерпимо захотелось уехать домой. Джон погрузился в размышления и не сразу понял, что Амброз, сидевший на носу лодки, пытается привлечь его внимание.