Подарок к рождеству - Вайолетт Лайонз

Пока они вместе готовили еду, попивая ма­ленькими глоточками, вино из одного стакана, между ними сохранялось полное спокойствие и взаимопонимание. Но теперь, когда кулинар­ная суета закончилась, она просто не знала, какое настроение может найти на него.

— Ты же сама сказала — канун Рождества. И есть также другой повод: твоя победа над мерз­ким вирусом. — Поймав ее скептический взгляд, брошенный в его сторону, он добавил — Ну, хорошо, согласен: ужин тут ни при чем. Про­сто я хотел использовать его, как предлог, что­бы попросить тебя надеть, опять, то красное бар­хатное платье. Ты в нем была, когда мы встре­тились впервые, на той захолустной заснежен­ной дороге. С тех пор у меня так и не появился шанс разглядеть тебя в нем по внимательнее.

Интересно, почему он захотел увидеть ее именно в этом платье? Ясно, что оно ему нра­вилось. Но, может быть, еще больше ему нра­вилось видеть, как оно плотно облегало каж­дый изгиб ее тела? И неожиданно для самой себя, она подумала: его замысел довольно прост — он насытится возбуждающим зрелищем, а потом, с вожделением, снимет с меня платье, как это уже было... От этой мысли ее бросило в жар. Потому что ей хотелось, чтобы он именно так и поступил с ней — чтобы снял с нее это крас­ное платье и увидел всю ее — обнаженную, трепещущую, бесстыдную...

Ник явно придавал особое значение пред­стоящему ужину. Может быть, он намеревался подарить ей оливковую ветвь — помириться, улучшить их отношения? Или у него созрел какой-то совсем иной план? Ничего этого, Аби­гейл не знала. Она знала только одно: перед ней открывалась возможность, за которую ей надо было ухватиться обеими руками.

— Хорошо, я надену это платье, но с усло­вием, что и ты облачишься во что-то шикар­ное, — небрежно бросила она ему. — Мне будет не интересно одной демонстрировать свои на­ряды, если ты останешься в поношенных джин­сах. В твоем гардеробе есть что-нибудь подходя­щее?

— Смокинга в моих скромных апартаментах не найдется, если ты это имеешь в виду. — Под стать ей, он говорил таким же легким тоном, и на душе у нее сразу посветлело. — В эти дни, когда половину пространств Альберты замело снегом, смокинги не очень-то в моде в нашей провинции. Но я обещаю, что не ударю перед тобой лицом в грязь.

— В таком случае я позволю себе удалиться, чтобы по-праздничному разодеться и намале­ваться.

В веселом настроении, пританцовывая, она резво взбежала вверх по лестнице, распахнула в спальне гардероб и, мурлыча какую-то при­цепившуюся мелодию, извлекла из него крас­ное бархатное платье. Несмотря на то, что она попала в нем под обильный снегопад, когда переходила с Ником от своего «пежо» к его машине, платье не помялось и смотрелось, как всегда, очень нарядно.

Раздевшись, Абигейл слегка растерла ладо­нями кожу, которая оставалась еще теплой пос­ле горячего утреннего душа. Потом достала из сумки духи (они пригодились бы на вечеринке со школьными друзьями в Кег-Ривере) и смо­чила ими волосы, шею, грудь и низ живота.

Приводя себя в порядок, она вдруг вспом­нила отца, и ее пронзила мысль, граничащая с уверенностью и острой надеждой, что он мо­жет вернуться домой перед Новым годом и тог­да они встретят с мамой свой любимый празд­ник вместе. Однако через минуту к ней при­шла другая, гораздо более трезвая мысль: вос­соединение родителей было настолько мало­вероятно, что лучше о нем и не думать. Даже самые большие надежды не всегда могут воз­вращать человеку прошлое. И, тем не менее, она до сих пор не могла до конца осознать, что ее мать осталась в одиночестве. Если бы только сейчас включился телефон и можно было бы позвонить в Кег-Ривер!

Усевшись за туалетный столик, Абигейл занялась своим гримом. Наложив на лоб и щеки легкий слой крема под пудру, а затем румяна, она разделалась с последними следами блед­ности, остававшимися на лице после перене­сенной болезни. С помощью темно-коричневой туши для ресниц и нежных бронзовых теней, ей удалось добиться особой выразительности и глубины фиалковых глаз. А когда в ход была пущена яркая, сочная помада, ее пухлые, чет­ко очерченные, губы стали выглядеть особенно чувственными.

Надев красное бархатное платье, Абигейл тотчас вспомнила, как по нему скользил взгляд Ника, когда они встретились в пургу на той проселочной дороге. Ее сердце заколотилось так, словно готово было выскочить из грудной клетки. Разве могла она забыть его поцелуи, ласки и объятия, которые обжигали ее в тот снежный вечер, как бушующее пламя?

Подойдя к зеркалу, она придирчиво рас­смотрела свое лицо, фигуру, ноги и мысленно спросила себя: не хочешь ли ты, чтобы те же ощущения повторились? Чтобы бушующее пла­мя вспыхнуло вновь, но уже с новой силой? Вглядевшись в глубину своих глаз и увидев в них разгоравшиеся искорки тайного желания, она поняла, что ее ответ на собственный воп­рос мог быть только положительным.

Оставшись довольной своим видом, Абигейл внесла в него одну незначительную поправку. Она распустила по плечам темно-каштановые волосы, чтобы не быть стопроцентной копией той женщины, которую Ник увидел первый раз в темно-зеленом «пежо» и принял за неве­сту своего брата. Тогда се волосы были высоко подняты и заколоты на затылке.

Итак, теперь она была полностью готова и могла, не мешкая, спускаться в кухню, тем бо­лее что Ник уже несколько минут назад вы­шел из душа: она слышала, как в ванной пре­кратился шум падающей воды.

Абигейл уже направилась, было, к двери, как вдруг остановилась, перерыла все вверх дном в своей сумке и вытащила из нее небольшую коробку, упакованную в красочную бумагу; это был один из шуточных рождественских подар­ков, которые она везла в родной Кег-Ривер и намеревалась вручить кому-нибудь из старин­ных друзей или подруг. Ничего сверхценного в коробке не было. Просто милый пустячок.

Спустившись на первый этаж, она вошла в гостиную и положила подарок под гирлянду из ветвей остролиста около каминной плиты. В ту же секунду раздались знакомые шаги. Аби­гейл затрепетала, как школьница перед пер­вым свиданием, и, обернувшись, увидела входившего в комнату Ника. Но она не пове­рила своим глазам: перед ней был как будто совсем другой мужчина! Высокий и краси­вый, в темном, безукоризненно подогнанном костюме, ослепительно белой рубашке со строгим шелковым галстуком, он был про­сто неотразим. Абигейл никогда еще не видела реального Ника Гранта в таком элеган­тном одеянии, и его неожиданный облик по­тряс ее до глубины души.

Он, впервые, предстал перед ней настоящей, блистательной звездой эстрадного мира. Фотографии этой звезды она видела во многих газе­тах и журналах. Рядом с ней стоял человек, которого приглашали на премьеры фильмов и церемонии вручения наград, и у нее никак не укладывалось в голове, что это был тот же са­мый мужчина, который так терпеливо и не­жно ухаживал за ней, пока она болела, и ко­торый...

— Как мои шмотки, годятся? — Ник заме­тил ее потрясенный взгляд и решил, нарушит воцарившееся молчание этим легким вопро­сом. Но Абигейл лишь кивнула в ответ. Каза­лось, у нее пропал голос, и все слова безна­дежно застревали в горле. — А как действуешь ты на меня в этом платье, тебе уже хорошо известно.

Его голос был низким и мягким, глаза — как темные заводи в лунном блеске. Нежно взяв ее за руку, он прошептал: