22 июня, ровно в четыре утра - Влад Тарханов

— Мама! — наконец сумел произнести паренек.

— Сынок, идем, я сняла комнату, ты должен жить в нормальных условиях, — тихо, но твердо произнесла женщина, которая приехала в столицу ради сына, а в глазах Аркадия наворачивались слезы, он изо всех сил сдерживал себя, чтобы не разрыдаться, как девчонка, потому что мужчине не пристало показывать свои чувства, но эмоции переполняли его, любовь, благодарность, чувство защищенности, когда материнская забота покрывает тебя, как броней… И как же Анник хотелось, чтобы ее любовь, как броня, покрывала не только Аркадия, но и Серго, и Армена, ведь они вот-вот уйдут из отчего дома.

Во дворе вкусно пахло готовящимся пловом. Матах уже был готов. Пора было нести его по соседям. Они долго и трудно вживались в этот сложный мирок узбеков-соседей. В Коканде их семья жила в армянском квартале, там было намного проще, все-таки все были единоверцами, а когда пришла революция и басмачи (местные баи, собравшие вооруженные банды) стали грабить иноверцев, Арам стал организатором одного из отрядов самообороны, тогда не было никакой советской власти, просто они не могли позволить себя грабить безнаказанно. Такие отряды стихийно возникли в разных районах города, вооружались чем попало, патрулировали улицы, охраняли квартал. Так получилось, что в их квартале именно ее муж стал командиром, люди ценили его основательность, продуманность, умение распорядиться теми немногими средствами, что были в наличии. С оружием было плохо — несколько револьверов, охотничьи ружья, да вечный дефицит патронов. Вскоре люди разных из кварталов стали как-то находить общий язык, появилось что-то вроде плана обороны города, отряду Арама поручили одно из главных направлений — защиту подхода к железнодорожному вокзалу, тем более, что центральная улица, идущая к вокзалу, пересекалась с главной магистралью, на которой они жили. Как только мужчины организовали там передвижную баррикаду, постоянное патрулирование, местные притихли, и в самом городе призывов расправиться с неверными стало намного меньше. А вот залётные банды стали получать отпор. Перестрелки случались ожесточенные. Потом пришли большевики. Отряды самообороны сами по себе стали костяком формирующейся Красной гвардии. Тогда она впервые рассталась с мужем надолго. Его отряд ушел бороться с басмачами. Вернулся муж через полтора года, с тяжелым ранением, по которому был комиссован из армии. Сколько сил пришлось ей потратить, чтобы поставить любимого мужчину на ноги!

Анник прошла по самым бедным соседям, раздав Матах. На душе стало немного спокойнее, конечно, она переживала о младших детях, но они пока еще были рядом, а вот Аркадий уже воевал, эта жертва была принесена ради него. Отныне, каждый раз, получая письмо с фронта, от любого из сыновей, Анник совершала этот обряд, принося в жертву петуха или ягненка, что могла, удивительно, но все трое сыновей вернулись с той войны, вернулись живыми, пусть и израненными, пусть трижды горевшими в танке, но вернулись! Не каждой семье выпало такое счастье! Не каждая мать получала с фронта письма сыновей, а не похоронки! Не каждая сестра, мать и отец могли после войны обнять и расцеловать вернувшихся братьев и сыновей. И кто знает, почему это случилось, может быть, Господь принял материнский Матах, услышал ее молитвы?

Глава пятнадцатая. Проводы

23 июня 1941 года.

Обойдя ближних соседей, Анник не забыла зайти к Мириам. Она, будучи в почтенном возрасте, находилась в полном здравии, во всяком случае, глядя на сухонькую, энергичную, старушку, в движениях которой не было никакого степенства, предположения о немочи беспомощности исчезали сами по себе. Увидев входящую женщину, Мириам быстро обернулась, и подошла, сжимая в руке торбу с мукой: хлеб хозяйка пекла только сама, не позволяя покупать его в магазине или на базаре. Она была рада видеть гостью.

— Салам Алейкум! Что случилось, Анник? — приветствовала хозяйка большого дома гостью. Голос ее не был молодым, но и не было того старческого скрипа, который возникает, когда пожилой человек примиряется со старостью и стремительно теряет интерес к жизни.

— Ваалейкум Салам! — Отвечала та. — Война, тетушка Мириам!

— Горе! Горе! — покивала головой пожилая узбечка.

— Приходите к нам, сыновей провожаю, — произнесла Анник, и потупила взор.

— Обоих? — в голосе тети Мириам зазвучала тревога.

— Да, обоих. Серго получил направление в училище связи, а Армен идет в танкисты.

— Вах, вах, вах! Благослови их Аллах на ратный подвиг! Буду, Анник, дорогая, буду.

Им было тяжело в Ташкенте в первое время. Анник шила, чаще перешивала старую одежду, ее клиенты, появившиеся благодаря той же Мириам, соседи, потом обе появившиеся за первый месяц подруги и знакомые, были людьми небогатыми, а если кто и имел что-то, старался не показывать, времена были сложные. Одежду покупали нечасто, ткань еще реже, к вещам относились бережно, старались вовремя починить, переделать, если уж очень поизносилась. Вся страна так жила. Заработок был небольшим, помогали деньги Арама, пусть не так много, как нужно было, но присылал он их регулярно, без них совсем было трудно. Отношения с Мириам стали складываться сразу же неплохими. Она видела, что семья дружная, спокойная, дети не буянили, были хорошо воспитанными, к ней относились с должным уважением, в ее дворе была тишина и порядок, то, что пожилая узбечка ценила больше всего. С Анник она часто беседовала, женщины, не смотря на солидную разницу в возрасте, нашли и общий язык, и общие темы для разговоров. А разве мало у женщин общих тем? Дети, внуки, мужья, братья и сестры, например. Так, довольно неожиданно, квартирантка сказала, что могла бы разводить какую-то живность, например, свиней, чтобы продавать мясо и как-то прокормить детей. Думала она об этом давно: в каждом дворе было множество фруктовых деревьев, даже порчеными фруктами можно было кормить живность почти девять месяцев. Только боится, все-таки квартал мусульманский. Мириам подумала, потом сказала:

— Дорогая, разводи. Только, чтобы было тихо, чтобы свиней никто не слышал из соседей.

Вот так почти в центре мусульманской улицы появился маленький закуток со свиньями. Анник старалась, чтобы свинки были всегда сыты, тогда от них и шуму почти что не было, слава Богу, хватало еды, да и дармовых, чуть подпорченных фруктов, которые Мириам разрешала собирать в саду, было предостаточно. Звуки звуками, но запахи запахами. Как дети не старались, не чистили свинарник, но в жаркую погоду специфический аромат этого секретного заведения выдавал все их предприятие с головой. Конечно же, это не могло не вызвать возмущение правоверных соседей. Они и пришли. Нет, не к Анник, что говорить с неверной, кто она такая? Они пришли к Хозяйке, к