Призрак с Вороньего холма. Исповедь шлюхи - Андрей Анисимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Полковник поморщился:
– Не ори ты, Славка. Она и за так колечко нам выложит. Если, конечно Кащей, действительно не в Америке… Она же хочет нашими руками Постного убрать. Это мы условия будем ставить.
– Почерк проверил? – Напомнил Максюта.
– Пока не знаю. Наш эксперт по почерку слабый, вот в Москву и поехал. На Петровке у меня шурин. Завтра отзвонит.
– Делать все равно нечего, надо ждать. – Вздохнул Максюта: – Что решили с праздником?
– Есть такое место. – Быстро ответил Стеколкин. Он уже пар выпустил, и злости в нем поубавилось: – Мой сосед открыл в Щеглах лодочную станцию. У него там место для шашлыков, большая беседка на случай дождя, а в хорошую погоду можно и отдохнуть культурно, и на лодках покататься. Денег он с меня не возьмет. Я ему сегодня землю под лодочную станцую оформил… – О взятке в пятьсот долларов, которую он слупил с соседа, чиновник, естественно, умолчал.
– Молодец Стеколкин, дело предлагает. – Сразу оценил Максюта: – Там обстановку интимную проще создать и Постному насчет приватизации крючок забросить. Может, мы с ним вместе заводик прихватим….
– Я думал, ты Максюта, умный, а ты дурак. – Раздраженно выпалил полковник: – Постный никогда с нами в одну игру играть не станет. Он же интеллигентик, слюнтяй и большой чистоплюй. Здесь Мака права. Его не купишь, только убить. Ты, Стеколкин, говоришь лодки там?
– Десять штук, – подтвердил Вячеслав Антонович.
– Я знаю, что Постный плавать не умеет. Понимаете, лодочки иногда переворачиваются… – Курдюк многозначительно глянул на друзей.
Максюта покачал головой:
– Фантазер ты, Ваня… Все слишком просто.
– Слыхал такое выражение, все гениальное, бля, просто… – Самодовольно улыбнулся полковник.
Стеколкин задумался:
– Что-то в этом есть… Я-то плавать умею.
– Вот и раскачаешь лодочку. – Обрадовался Максюта.
– Почему опять я?
Максюта объяснил:
– Смотри, мы оба с Иваном толстые и неповоротливые, а ты вон какой молодец, как хорек…
– Не будем все в одну корзину валить. – Проворчал Курдюк: – Дайте с кащеевской девкой разобраться. Все-таки вы меня хоть убейте, а что-то она темнит.
Максюта согласился:
– Темнит. Но мы от нее пока зависим. Ты же бумагу с нашими подписями не нашел, а шмон для этого делал…
– Скорей всего Кащей, если он жив, нашу бумагу при себе держит. – Рассудил Курдюк.
В кабинет заглянула Таисия Николаевна:
– Мужики, мойте руки и к столу. Не знаю, как вы, а мой с дороги.
Курдюк вынул из внутреннего кармана куртки бутылку водки и подмигнул приятелям:
– И по десять капель примем. Это кристалловская, не чета нашей сивухе.
Все трое дружно поднялись. Мир между отцами города начал восстанавливаться.
Если полковник Курдюк мог считать четверг днем примирения с коллегами, у Постникова этот день с утра не заладился. Не успел войти в кабинет, как ему сообщили, что десять школьников в больнице. Есть подозрение, что они отравились молоком. Молоко для школьных завтраков поставлял Паперный. Мэр позвонил директору молокозавода. Павел Михайлович Паперный свою вину отрицал. Его продукцией отравиться нельзя… Но Тихон все равно вызвал его на ковер, а работников эпидемиологической станции поторопил с заключением… В десять в микрорайоне погас свет. Начали звонить жители. Мэр пытался выяснить причину. Только через час ему доложили, что вышла из строя подстанция, и ее ремонт затянется на сутки. Ему с трудом удалось организовать автономное электропитание детского сада и поликлиники. Но на этом беды не закончились. В половине первого позвонил начальник пожарной службы Еременко и сообщил, что у него последняя машина встала. Теперь все четыре машины в ремонте. Если что загорится, ехать тушить не на чем. Тихон помнил, что Еременко уже писал три рапорта о полном износе своей техники. Новые машины Постников заказал, но оплатить их из городского бюджета не смог. А область выделить деньги не спешит.
Мэр пообещал механикам премию из своего фонда, если в течение нескольких часов они отремонтируют хотя бы два ЗИЛа. Положив трубку, продиктовал секретарше факс в Москву, где требовал у министра финансов срочно выделить ему средства на покупку двух пожарных машин. В противном случае грозил пожаловаться президенту.
Покончив с неприятной текучкой, решил дать себе передышку и, чтобы снять негатив, взялся за приятное дело. Вызвал секретаршу Юлю, попросил никого к нему не пускать и сел готовить указ о введении в Глухове института почетных граждан города. Вскоре на чистом листе бумаги начал вырисовываться принцип наградного документа: «Почетными гражданами могут стать глуховчане, внесшие заметный вклад в развитие родного города или прославившие его своими заслугами в любой форме общественной деятельности. В спорте, в ратном подвиге или в особо ярком поступке. «В особо ярком поступке» вычеркнул. Вписал «или в ином социально значимом деянии». Еще раз перечитав документ, уже решил отдать его Юле для перепечатки, но секретарша вошла сама:
– Тихон Иннокентьевич, в приемной Межрицкая с какой-то женщиной. Я не знаю, как быть. Вы же просили никого не пускать?
– Руфину Абрамовну, Юля, я приму даже ночью. – Раздраженно произнес мэр, вскочил из-за стола и ринулся в приемную. Директриса детского дома сидела в кресле, рядом с ней стояла молодая женщина с покрасневшими от слез глазами.
– Прости, мама Руфа. Юля не поняла, что к тебе это не относится. Заходите, пожалуйста. – Он помог Межрицкой подняться с кресла и под руку проводил в кабинет. Заметив, что ее молодая спутница осталась в приемной он, было позвал и ее, но Руфина Абрамовна не позволила.
– Пусть Лена немного посидит. Я тебе таки сначала выложу, что я про всех вас думаю, а потом ты ее примешь.
Услышав метал в голосе обычно приветливой Руфины Абрамовны, Тихон понял что она в бешенстве и попытался усадить Межрицкую в кресло:
– Что случилась, мама Руфа?
Она предпочла стоять:
– Ты еще спрашиваешь, что случилось?! Я тебе отвечу. Таки случилась подлость. Даже если ты лично в этом не виноват, что творится в твоем городе, должен знать. Иначе таки зачем я за тебя голосовала!?
– Мама Руфа, объясни, пожалуйста, а потом ругай.
– Таки слушай. Женщина, которая сейчас в приемной, вдова убитого в Афганистане летчика. Во время похорон его останков она перенесла глубочайший, жуткий, можно сказать, стресс. Потеряла память и шесть лет провела в психиатрических больницах. Наконец, выздоровела, таки вернулась в родной город, а в ее квартире живут чужие люди. Как это называется, Тихон?
– Здесь, так сказать, какое-то недоразумение. – Пытался защищаться Постников.
– Теперь у вас это таки называется недоразумение? А по-моему, это, мой мальчик, бандитизм. Это хуже чем бандитизм. Не всякий бандит поднимет руку на вдову афганца. А ты поднял!