Василий Шульгин. Судьба русского националиста - Святослав Рыбас

Тогда власть разрубила гордиев узел. 3 июня 1907 года был введен (в нарушение Основных законов) новый избирательный закон, по которому менялся удельный вес отдельных групп электората, минимизировалось избрание депутатами радикальных элементов. В манифесте о роспуске говорилось, что Дума создана для укрепления «государства Российского»; «иные народности должны иметь в Думе представителей своих, но не будут являться в числе, дающем им возможность быть вершителями вопросов чисто русских»; и должна быть «русской про духу».

Подчеркивалось, что историческая ответственность императора за судьбу страны дает ему право заменить первый избирательный закон новым.

Фактически произошел государственный переворот. Преимущество давалось образованным и обеспеченным кругам, сокращалось представительство национальных окраин.

После неудачной попытки сотрудничества с Первой и Второй думами власть «подмораживала» политическую обстановку, но не отказывалась от парламентского пути. Столыпин был категорическим противником упразднения парламентаризма, надеясь, что диалог с обществом в конце концов приведет к успокоению. Дата 3 июня 1907 года стала концом революции.

Выборы в Третью Государственную думу проходили в сентябре и октябре. Из 442 мандатов около 300 получили октябристы и правые, то есть люди, настроенные сотрудничать с правительством. Шульгин без проблем был избран депутатом от Волыни, вошел во фракцию правых, в которой стал членом бюро. Фракция состояла из крайне консервативных политиков в большинстве из юго-западных губерний, треть были дворяне, треть — православные священнослужители. Они выступали за неограниченную монархию, укрепление прав русского населения и православной церкви. Руководителем фракции был курский помещик, инженер по образованию Н. Е. Марков, один из лидеров «черной сотни», председатель Совета объединенного дворянства. Правые критически относились к развитию капиталистических отношений, видели угрозу в усилении позиций иностранного капитала (особенно в горно-металлургической и нефтяной отраслях), считали промышленные синдикаты (контролируемые иностранным капиталом) преступными, требовали от правительства борьбы с пьянством, создания транспортной инфраструктуры и предоставления крупных кредитов аграриям.

При этом многое в программе правых опиралось не на придуманные, а на реальные конфликты и проблемы.

В объяснительной записке к проекту государственного бюджета на 1913 год премьер-министр и министр финансов В. Н. Коковцов указывал, «…что в настоящее время производство существующих фабрик и заводов не может в полной мере удовлетворить внутреннему спросу, и страна, обладающая неизмеримыми запасами естественных богатств, вынуждена испытывать недостаток чугуна, железа, топлива и других необходимых предметов». И в качестве одной из причин выделял деятельность монополистических синдикатов, которые «…не останавливаются нередко перед искусственным понижением предложения товаров, на которые имеется растущий спрос, поднимают цены и приводят к необходимости открывать границы для иностранного ввоза».

Показательно так называемое «Дело „Продугля“», синдиката (75 процентов общероссийской угледобычи), связанного с французскими банками, правление которого размещалось в Париже. Для получения максимальной прибыли он применял, как и всякий монополист, жесткие средства — вплоть до искусственной приостановки производства с целью повышения цен. Об этой истории Иосиф Гиндин писал так: «В 1914 году в своих столкновениях с финансовым капиталом правительство уже чувствовало, что хотя оно и является распорядителем столь привлекательных для финансового капитала казенных денег, но уже далеко не свободным в своих действиях полновластным их хозяином. В отдельных группах буржуазии в это время заходят разговоры о власти. И вот правительство решает дать бой за свой авторитет. Эффект был неожиданный — вокруг „Продугля“ под лозунгом „мы можем обойтись без чиновника“ сплотилась вся крупная буржуазия, даже ее фракции, не особенно дружественно настроенные к иностранному капиталу»[66].

То, что этот эпизод относится к 1914 году, мало что меняет в общей картине. Так, проблема транспортной недостаточности тоже в полной мере обозначилась во время мировой войны, став одной из экономических причин Февральской революции 1917 года. Что же касается банковских кредитов сельскому хозяйству, дававшему свыше половины бюджетных доходов, проблему с ними пыталось решить и правительство. И без особого успеха.

Поэтому нахождение Шульгина среди правых было вполне объяснимо. Однако их идеологию, далеко не во всем соприкасающуюся с программой ВНС, он воспринимал настороженно. Поэтому неудивительно, что в начале 1911 года Шульгин вышел из фракции. С 1909 года он был членом Всероссийского национального клуба, товарищем председателя Русского собрания, одним из лидеров левого крыла Главного совета ВНС.

Да, он стал соратником Столыпина…

Из протокола допроса В. В. Шульгина в Управлении контрразведки Смерш 3-го Украинского фронта 15 января 1945 года:

«Осенью 1907 года я был переизбран в 3-ю Государственную Думу и примкнул к фракции „русских националистов“. От имени этой фракции я выступал на общих собраниях Государственной Думы, поддерживая т. н. „реакцию Столыпина“. В своих речах я доказывал, что мероприятия Столыпина не реакционны, а представляют собой реформаторскую деятельность большого масштаба, имевшую цель „в эволюционном порядке, без великих потрясений вывести Россию на проторенную дорогу западноевропейского устройства“»[67].

Началась пора политической стабильности, промышленного подъема и «столыпинской реакции». Премьер смог заняться реформами, чувствуя поддержку верховной и законодательной власти.

Тысячи землеустроителей в сотнях уездных землеустроительных комиссий каждый день, образно говоря, сбивали засовы с общинной крепости и выпускали земледельцев на свободу. Тех, кто хотел.

За первые 14 месяцев действия реформы Крестьянский банк скупил 7617 помещичьих имений площадью 8 миллионов 700 тысяч десятин (больше чем за предшествующую четверть века) и продавал либо сдавал по льготной цене в аренду крестьянам.

Но в повседневной стабильности таилось что-то смутное, не позволяющее глядеть в будущее с безграничным энтузиазмом.

Шульгин, к сожалению, не знал состояния дел в Центральной России, в его волынском опыте отсутствовал опыт русской деревни. Поэтому он глядел на реформу несколько со стороны, как преуспевающий юго-западный помещик, никогда не соприкасавшийся с реальной крестьянской общиной и ее практикой. Особенное значение имела социальная функция общины, так как со времен Великих реформ Александра II крестьянское население выросло почти вдвое, и вопрос перенаселения (безработицы) решался только за счет взаимопомощи, самоограничения, торможения эффективности ради сострадания ближнему.