Снежная роза - Лулу Тейлор

Если мы должны оставаться здесь еще какое-то время, по крайней мере, мне не придется выходить.

Успокоенная этой мыслью, я засыпаю.

На следующий день сверху не доносится ни звука. Мне любопытно, что они делают и появятся ли внизу вообще. Все утро Хедер играет в гостиной, и я разрешаю ей выйти в сад, зная, что она скрыта от взгляда непомерно разросшимися кустами.

— Это игра, — говорю я ей. — Можешь оставаться в саду, пока тебя не будет видно. Хорошо? Женщины со второго этажа не должны тебя видеть.

— Не беспокойся, мамочка, они меня не увидят.

— Умничка.

Я готовлю ланч — размороженную курицу из подвального холодильника, — когда слышу на лестнице шаги. Я выхожу, вытирая руки о полотенце, и вижу, как они спускаются по лестнице. Я ошеломлена их видом: на обеих длинные белые платья, застегнутые спереди на пуговицы, ряд которых идет от подола до выреза горловины. Рукава колоколом, длинные. У Софии длинные струящиеся волосы, и она выглядит так, будто сошла с полотна художника-прерафаэлита. Агнес со своей короткой стрижкой выглядит более современно, но эффект поразительный. Я думаю, не ночные ли на них рубашки, но нет, платья выглядят слишком формально. Они кивают мне, стоящей с открытым ртом, и направляются прямиком к парадной двери.

Я успеваю обрести голос до того, как они выходят:

— Куда это вы?

Агнес поворачивается ко мне, держа руку на дверном засове:

— В церковь. Сегодня воскресенье.

— Правда? — Я нервно смеюсь. — Я… я забыла о днях недели. В церковь? В какую церковь? — Я ни разу не слышала колокольного звона.

— В церковь, которая здесь. На этой территории. — Она поворачивается спиной, ей не терпится отправиться в путь.

— Мы ненадолго, — с улыбкой говорит София.

Затем они уходят. Без пальто. Я подхожу к двери и смотрю, как они движутся мимо кустов рододендрона по направлению к коттеджу Мэтти и Сисси. Похоже, они точно знают, куда идти. Но церковь? На территории этой усадьбы? Я бы видела людей, приходящих на службу, если церковь так близко. Я ничего не понимаю.

Она точно не рядом с садом и берлогой Хедер. Я не собираюсь следовать за ними. Вместо этого я иду к планшету и подсоединяюсь к Интернету. В поле поиска я ввожу «церковь у Райского Дома». Однако сочетание слов «церковь» и «райский» дает много тысяч результатов, и мне никогда не просеять их, чтобы найти нужные данные, хотя я провожу немало времени, просматривая ссылки. Затем, под влиянием импульса, я открываю сайт компании и щелкаю на информации о доме, той самой, которую читала перед подачей заявки. Тут есть вкладка с историей дома, я открываю ее и снова читаю.

«Райский Дом» — величественное старое здание, которое построил в 1860-х Томас Мактэвиш, ученик Уильяма Баттерфилда, неоготическое влияние которого просматривается в искусной орнаментальной кирпичной кладке, конструктивном решении дымовых труб и использовании трилистников для украшения верхних окон. Оно было построено для богатой семьи Эванс, сколотившей состояние на производстве сукна, и потомки этой семьи владели домом вплоть до двадцать первого века. У дома богатая и яркая история. Он был приобретен компанией АРК в рамках текущего проекта развития недвижимости.

Больше о прошлом дома ничего нет, как нет и упоминаний о церкви. Хотела бы я знать, о какой богатой истории идет речь и почему на сайте компании нет деталей.

Я снова ищу «Райский Дом», но ничего из появившегося на экране не представляет интереса. Я не могу найти его даже на сайтах, посвященных культурному наследию, где перечислены памятники архитектуры, что кажется странным, поскольку дом явно представляет собой некоторую архитектурную ценность.

А может, мне не нужен Интернет? Мэтти и Сисси живут в двух шагах и должны знать о доме все. Они говорили, что жили здесь, что здесь жила их семья. Они должны быть частью семьи Эванс.

Я воскрешаю в памяти образы пожилых сестер. Они не выглядят наследницами состояния, сделанного на сукне. Однако оно, вероятно, давно растаяло. С другой стороны, если они продали этот дом, то должны иметь какие-то деньги, на которые и живут. Для них это хорошо.

Я смутно радуюсь тому, что Интернет не смог дать мне нужную информацию, а старушки, живущие неподалеку, возможно, смогут. Есть что-то успокоительное в том, что техника небезупречна. Все-таки мы еще не вполне готовы к тому, что человеческие сердца и умы останутся не у дел.

Я пойду к ним и спрошу о церкви.

Проходит больше двух часов, прежде чем Агнес и София возвращаются. Я убираю посуду после ланча, когда слышу стук парадной двери. Мне хочется пойти и расспросить их, но мне не по нраву походить на любопытную соседку, выскакивающую каждый раз, когда они проходят мимо. Я до сих пор не могу поверить, что они останутся здесь надолго. У меня сильное предчувствие, что завтра они уедут, по крайней мере, на время. Тем не менее я не могу удержаться, тихонько выхожу в коридор и слушаю, как они пересекают вестибюль и поднимаются по лестнице. Они идут медленно, как будто устали. Потом я слышу скрип дверных петель. А потом София своим далеко разносящимся звучным голосом с интонацией, присущей высшим слоям общества, говорит:

— Все будет хорошо, когда здесь появится Возлюбленный.

Затем обе исчезают за дверью, которая отсекает любые звуки так эффективно, что это похоже на внезапно выключенное радио.

1926

Встречай меня на вокзале в Паддингтоне в 2:30, у билетной кассы. Захвати мое зеленое пальто. Арабелла.

Леттис появляется вовремя, в точности как велит Арабелла. Все делают то, чего хочет Арабелла. Или, по крайней мере, делали до недавнего времени. Она держит в руке пальто — бутылочно-зеленого цвета, с лисьим воротником, мягкое и теплое. Пока ждет, она прижимает к щекам ласкающий мех и смотрит на суетящихся вокруг людей. «На вокзале всегда есть на что посмотреть», — думает она. Большие черные поезда покорно стоят у платформ, изредка пуская клубы серого и белого дыма, как тяжело дышащие лошади, которые жаждут вырваться из стойла. Там, где кончаются платформы, сквозь большую железную арку виден дневной свет, и рельсы исчезают вдали. По ним помчатся поезда, когда им дадут свободу. Носильщики толкают тележки с багажом, пожилые дамы в эдвардианских жакетах, перчатках и широкополых шляпах величественно плывут к вагонам первого класса; дети в лучших выходных нарядах подпрыгивают, держась за руки озабоченных матерей; и повсюду мужчины — костюмы, пальто, шляпы, сигареты — с одутловатыми лицами, ведущие своих жен, читающие газеты, спешащие мимо. Газетчики предлагают утренние выпуски, послеполуденных газет еще нет. Грязные оборванные дети клянчат фартинги или предлагают поднести сумки. Слоняется бродяга с длинной бородой, побитым лицом, в драном пальто, ноги обернуты тошнотворными тряпками, в руке грязный узел; он не обращает ни малейшего внимания на вокзальных служащих, которые пытаются прогнать его на улицу.