Почему мы думаем то, что мы думаем - Ален Стивен

Кроме того, тезис Фукуямы о конце истории был подвергнут сомнению в результате нападения на Америку 11 сентября 2001 года. Подъём исламского фундаментализма с его неприкрытым антагонизмом по отношению к западным либеральным демократиям – яркий пример громкого и организованного инакомыслия. Финансовый кризис 2008 года также послужил толчком к появлению глобального движения «Захвати» («Occupy»), участники которого устраивали акции протеста у финансовых центров в Лондоне и Нью-Йорке. Демонстрации против политики жёсткой экономии, прошедшие, хотя и разрозненно, в разных частях Европы, показывают, что Фукуяма, возможно, всё же немного поторопился, заявив, будто история подошла к концу и дальнейшего развития в эволюции общественной идеологии не предвидится.

Конец истории против Начала будущего

Спор вокруг конца истории сыграл свою роль в конкурсе на создание самого крепкого по содержанию алкоголя пива в мире. В 2010 году шотландская пивоварня BrewDog выпустила ограниченную двенадцатью бутылками партию пива с объёмным содержанием алкоголя 55 %. Основатели компании BrewDog, Мартин Дики и Джеймс Уотт, познакомились, будучи студентами факультета философии Абердинского университета, и своё пиво-рекордсмен решили назвать в честь полемического сочинения Фукуямы – «Конец истории». Пиво тоже вызвало недовольство и подверглось критике со стороны защитников прав животных – бутылки были помещены внутрь чучел белок и продавались в Интернете по цене 750 фунтов стерлингов за штуку.

BrewDog оставались рекордсменами лишь пару недель – пиво «Конец истории» было вытеснено с пьедестала ещё более крепким пивом, изготовленным голландской пивоварней ‘t Koelschip («холодильная тарелка»). Пиво голландской компании, объёмным содержанием алкоголя 60 %, было изготовлено по революционной технологии криогенной ферментации и получило название с шутливым намёком на соперников – «Начало будущего».

Может показаться несколько легкомысленным, приступая к вопросу о жизни после смерти, попросту занять стороннюю позицию агностика. Архипессимист Артур Шопенгауэр придерживался весьма нигилистического взгляда по вопросу смерти, который выражается его знаменитым утверждением: «После смерти вы станете тем же, чем были до рождения». По крайней мере, на первый взгляд точка зрения Шопенгауэра предстаёт такой: мы появляемся на свет из ничего и, когда умираем, возвращаемся в пустоту несуществования. Несмотря на то что Шопенгауэр известен своим мрачным представлением о жизни (см. вставку «Завтрак Шопенгауэра»), его работы пронизаны эмпатией, надеждой, что где-то, когда-то должно наступить избавление от жестокого страдания, которое в большинстве своём и составляет человеческую жизнь. Следующая цитата говорит скорее о том, что следует, пожалуй, пересмотреть кажущуюся незначительной природу утраты:

Шопенгауэр в сущности был материалистом, так как считал, что мир состоит из объектов, которые, в свою очередь, должны состоять из материи (то есть, когда мы осмысляем материальный объект, мы можем рассматривать его только как материю). Шопенгауэр считал, что материализм можно соотнести с идеализмом, то есть с системой мышления, в которой объекты познания считаются зависимыми от деятельности разума, в которой функции мозга индивида представляют собой материальные процессы. Высказывать столь рискованную позицию – всё равно что идти по краю пропасти: эта позиция занимает место между противоположными друг другу течением материализма, утверждающего, что существуют только материя, атомы, частицы и вещи, подчиняющиеся законам предопределения, и течением дуализма, который считает, что функции разума / души отделены от физической реальности мира.

Материалисты доказывают, что если мы не более чем физическое тело, а смерть наше тело уничтожает, значит, мы перестаём существовать и от нас как личностей ничего не остаётся. Дуализм же намного более склонен поддерживать идею жизни после смерти. Если мы обладаем нефизическим (или нематериальным) разумом, или душой, что составляет нашу личность, то тогда даже полное уничтожение нашего физического тела не обязательно влечёт за собой наше полное исчезновение. Одна из ключевых теорий в поддержку дуализма заключается в том, что можно себе представить существование человеческого разума и без тела, поскольку наша зависимость от тела условна и кажется необходимой исключительно в силу нашего нынешнего понимания законов природы. Эти законы создал всемогущий и вездесущий Бог, а значит, он в состоянии, согласно мифам о воскресении из мёртвых, и нарушить законы физического мира.

Одно из главных возражений дуалистским теориям о жизни после смерти касается проблемы индивидуальности. Описывая индивидуальность человека, мы не описываем индивидуальность его души. Причина такова: если мы признаём, что души не могут быть нами восприняты, поскольку не существуют в физической реальности, как мы можем их опознать? Кроме того, то, что мы в течение какого-то времени принимаем за индивидуальность человека не может по прошествии времени соответствовать индивидуальности его души. Мы можем опознать и идентифицировать тело человека. Однако, как только человек умирает и частицы, составляющие его тело, начинают распадаться и разлагаться, это тело уже не напоминает (с точки зрения идентификации) бестелесную душу, которая считается по-прежнему живой.

В размышлениях по проблеме жизни после смерти это представляет для материалистов логическую задачу, главным образом потому, что возникает вопрос сохранения личной индивидуальности. В дуалистской теологии личная индивидуальность сохраняется путём перехода души от смерти к воскрешению или новому рождению. Материалисты настаивают, что между умершим телом и телом, родившимся заново, не может быть никакого мостика. Как в этом случае мы можем быть уверены, что тело, которое воскресло, в плане личной индивидуальности соответствует телу, которое скончалось? Теория возрождения полагает, что Бог или иная высшая сила создаёт заново человека с теми же качествами, которые были присущи человеку умершему. Отсюда вытекает корневая эпистемологическая проблема теории возрождения: если мы допускаем, что Бог может заново создать тело, идентичное первоначальной форме, что мешает Богу создать множество таких тел, множество копий одной и той же телесной формы? Как уникальная индивидуальность личности сохранится в физической или духовной форме? Если мы существуем в определённый момент времени, затем прекращаем существование и возрождаемся, сложно не увидеть в возрождённой «личности» лишь её точную копию. Тогда возникает вопрос: а для чего вообще необходим процесс смерти?

В статье «Возможность воскрешения» (1992) современный американский философ Питер ван Инваген исследовал противоречия, свойственные мифам о возрождении. Ван Инваген приводит гипотетический пример с реликвиями святых, хранящимися в католических монастырях. В этом примере некий монастырь заявляет, что владеет манускриптом, написанным святым Августином. Из истории монастыря известно, что в 457 г. н. э. монастырь был разграблен арийскими племенами, а затем сожжён вместе со всем содержимым, включая манускрипт святого Августина. Как же тогда манускрипт пережил пожар? Монахи говорят, что Господь воссоздал его в 458 г. Даже если принять чудесное вмешательство Господа за чистую монету, манускрипт, воссозданный Господом, не может быть тем же, что и сгоревший, поскольку его не существовало в мире при жизни святого Августина. Тем не менее монахи продолжают настаивать на том, что это тот самый манускрипт, написанный святым Августином. Вопрос, таким образом, состоит в том, до какой степени воссоздание способно сохранить уникальность, и не сродни ли акт возрождения, скажем, клонированию или созданию точных копий оригиналов? Ван Инваген, сам ревностный католик, приходит к выводу, что полностью осмыслить идею жизни после смерти, по-видимому, невозможно – хотя бы потому, что мы ещё не владеем необходимыми понятийными ресурсами. Вера в жизнь после смерти, перерождение или воскрешение – это главный догмат многих религий и вероисповеданий. Он дарит нам успокоение и наделяет смыслом существование нашего земного тела и сознания. Поэтому убеждённость в жизни после смерти следует, по-видимому, понимать как предпочтение веры разуму.