Мечты на мертвом языке - Грейс Пейли

В дверях возник бодрый мужчина. Дарвины здесь живут?

О, Фил! сказала Фейт. Очень кстати.

Что это? Кто это? закричал мистер Дарвин.

Филип наклонил голову и вошел в комнатку. Вид у него был одновременно застенчивый и решительный – отчего казалось, что он, того и гляди, исчезнет. Я друг Фейт, сказал он. Моя фамилия Маццано. Собственно, я пришел поговорить с мистером Дарвином о его работе. Тут есть много вариантов.

Вы обо мне слышали? спросил мистер Дарвин. От кого?

Фейти, достань хорошие чашки, сказала мать.

Что? спросила Фейт.

Как это что? Что, повторила она, девочка еще спрашивает что.

Я ухожу, сказала Фейт. Забираю мальчиков и ухожу.

Пусть идет, сказал мистер Дарвин.

Тут Филип ее заметил. Что мне-то делать? спросил он. Что ты хочешь, чтобы я делал?

Можешь с ним поговорить, мне все равно. Ты же этого хочешь. Поговорить. Так? Она подумала: Этот кошмарный день – это же чистый фарс. Почему?

Филип сказал: Мистер Дарвин, у вас прекрасные песни.

До свидания, сказала Фейт.

Эй, Фейт, погоди минутку. Пожалуйста.

Нет, сказала она.

На берегу, на Брайтон-Бич, где прошло ее детство, она показала детям тайник под променадом, куда она прятала подобранные на улице бутылки из-под газировки. Они сколько стоили, три цента или десять? Не помню, сказала она. Это была моя территория. Мне приходилось за нее драться. Но мальчик по имени Эдди мне помог.

Мама, а почему они здесь живут? Им больше негде, да? А в нормальную квартиру они поселиться не могут? Как так получилось?

А мне здесь нравится, сказал Тонто.

Заткнись, придурок, сказал Ричард.

Мальчики, вы посмотрите на океан. А знаете, ваш прадедушка жил на севере, на Балтийском море, и он много-много километров проходил на коньках по прибрежному льду, а в кармане у него была мороженая селедка.

Такого Тонто просто представить себе не мог. Он упал на песок. Мороженая селедка! Он что, был псих?

Правда, мам? сказал Ричард. А ты его знала? спросил он.

Нет, Ричи, не знала. Говорят, он пытался уехать. Только кораблей не было. Было уже поздно. Вот почему я никогда не смеюсь над историей, которую рассказывает дедушка.

А дедушка почему смеется?

Ой, Ричи, ради всего святого, перестань.

Тонто, оказавшись на песке, уже не желал вставать. И начал строить замок. Фейт присела рядом с ним на прохладный песок. Ричард подошел к пенящейся кромке воды, посмотреть на волны, которые вздымались за маленькой бухтой – далеко, до самого неба. А потом вернулся. С поджатыми губками и тревожным взглядом. Мам, тебе надо их оттуда забрать. Они же твои отец и мать. Ты за них отвечаешь.

Да ладно тебе, Ричард, им там нравится. Ну почему я должна отвечать за все на свете?

Так получилось, сказал Ричард. Фейт оглядела берег. Ей захотелось заорать: Помогите!

Родись она на десять-пятнадцать лет позже, она бы так и сделала – орала бы, не переставая.

Но как всегда, ее глаза заволокли слезы – сквозь них было спокойнее смотреть на горе.

Ну, похороните меня, сказала она и легла, сложив руки как у покойника, под октябрьское солнце.

Тонто тут же начал засыпать ей ноги песком. Прекрати! завопил Ричард. Прекрати немедленно, придурок несчастный. Мам, я просто пошутил.

Фейт села. Черт подери, Ричард, что с тобой такое? Почему ты так серьезно все воспринимаешь? Я тоже просто пошутила. Вы закопайте меня вот по сюда, до подмышек, чтобы я могла дать вам тумака, если вы слишком разойдетесь.

Ой, мам… сказал Ричард и облегчил душу одним долгим вздохом. Он опустился на колени рядом с Тонто и мальчики стали засыпать ее песком, но так, чтобы она могла двигаться.

Чтобы нас успокоить, не рвать нам душу, наша любимая подруга Селена, когда умирала, сказала: Жизнь в конце концов оказалась не таким уж кромешным кошмаром – знаете, все-таки я прожила с ней немало чудесных лет.

Она показала на портрет на стене: девочка с длинными каштановыми волосами и в белом фартучке, вся подалась вперед, словно хочет выскочить из снимка.

Сколько пыла, сказала Сьюзен. Энн прикрыла глаза.

На той же стене висела фотография трех девочек на школьном дворе. Они что-то с жаром обсуждали и держались за руки. А на журнальном столике в рамке еще одно фото в осенней гамме – красивая девушка лет восемнадцати на огромном коне, равнодушная к окружающему, вся в себе всадница. Однажды ночью эту девушку, дочь Селены, нашли в съемной комнате в далеком городе мертвой. Позвонили из полиции. Спросили: У вас есть дочь по имени Эбби?

И с ним тоже, сказала наша подруга Селена. У нас с Максом было много хорошего. Сами знаете.

Его фотографий не было. Он был женат на другой женщине, у него была новая дочка, здоровая девочка лет шести, и ее мать твердо верила, что с ней ничего плохого не случится.

Наша дорогая Селена выбралась из кровати. С трудом, но изображая балетные па, доковыляла до туалета, напевая «Друг мой, то были чудесные дни».

Тем же вечером Энн, Сьюзен и я пять часов добирались домой на поезде. После часа молчания и часа за кофе с сэндвичами, которыми накормила нас Селена (она даже встала, оперлась – большая, в рыхлых рытвинах – о стол и сама сделала эти сэндвичи), Энн сказала: Да, больше мы ее не увидим.

Это кто так решил? И вообще, знаете что, сказала Сьюзен. Вы сами подумайте. Сколько детей умерло – не только Эбби. Тот потрясающий парень, помните, Билл Далримпл – он то ли отказался идти в армию, то ли дезертировал? Еще Боб Саймон. Они погибли в автокатастрофах. Мэтью, Джинни, Майк. Помните Ала Лури – его убили на Шестой улице – и малышку Бренду – Энн, она умерла от передоза у тебя на крыше. В основном, как я понимаю, о таком стремятся забыть. Вы, люди, не желаете их помнить.

Это что за «вы, люди»? сказала Энн. Ты же с нами разговариваешь.

Я стала извиняться, что не всех их знаю. Большинство из них старше моих детей, сказала я.

Конечно, малышка Эбби росла, когда я растила своих, и бывала она во всех местах, которые попали в зону моего внимания – в парке, в школе, на нашей улице. Но! Так оно и есть. Селенина Эбби не единственная из поколения наших любимых детей – сколько еще погибло в авариях, на войне, от наркотиков, сколько сошло с ума.

Знаете, главная проблема Селены, сказала Энн, в том, что она не рассказала правду.

Что?

Несколько жарких, честных, человеческих слов могут многое, Энн считает, они могут сделать так, что в жизни ее не будет больше ни химических ошибок Господа, ни вязкой лжи общества. Мы все верим в их силу, мои друзья и я, но иногда… жара.