Черный ящик - Майкл Коннелли

Патрульный шутливо отсалютовал и удалился. Гант посмотрел на Босха.

– Ты уже придумал, как взять его в оборот?

– А у нас есть на него хоть что-нибудь, кроме того хлипкого ордера?

– Почти ничего. При нем обнаружили пол-унции «травки».

Босх нахмурился. Слишком мало.

– Но в кармане он держал шестьсот баксов наличными.

«Уже чуть лучше», – подумал Босх. Теперь карту с наркотой можно попытаться разыграть, но многое зависело от того, насколько хорошо Уошберн ориентировался в законодательстве о наркотиках.

– Попытаюсь развести его вслепую. Вдруг выболтает что-нибудь полезное для нас. Думаю, это сейчас лучшая тактика – загнать в угол и посмотреть, как он из него выберется.

– Идет. Я подыграю тебе, если будет нужно.

Из специального ящика, прикрепленного к стене между дверями комнат для допросов, где хранились разного рода бланки, Босх вытащил стандартную форму отказа от услуг адвоката, сложил и сунул в карман.

– Открывай и дай мне войти первым, – сказал он затем.

Гант так и сделал. Босх вошел в комнату с сумрачным лицом. Уошберн сидел за небольшим столом, его руки пластиковыми наручниками были пристегнуты к спинке стула. Кличка полностью себя оправдывала – это был миниатюрного сложения мужчина, носивший мешковатый костюм, чтобы выглядеть хоть немного солиднее. На столе лежал полиэтиленовый пакет с содержимым его карманов, изъятым при аресте. Босх уселся напротив него. Гант занял третий стул, придвинув его ближе к двери, словно собирался охранять ее, расположившись в нескольких футах позади Босха.

Босх приподнял пакет и осмотрел его содержимое. Бумажник, сотовый телефон, связка ключей, стянутый резинкой рулончик банкнот и прозрачный пакетик с марихуаной.

– Чарльз Уошберн, – заговорил он. – Тебя еще называют Мелкий-два. Забавная кличка. Ты, случайно, не сам ее придумал?

Он поднял взгляд на молчавшего Уошберна, затем снова посмотрел на пакет с уликами и покачал головой.

– Я вижу, у тебя возникла большая проблема, Мелкий-два. И знаешь какая?

– Срать я хотел на ваши проблемы.

– Догадываешься, чего я не вижу в этом пакете?

– Мне-то какая разница?

– А не вижу я в нем курительной трубки или бумажек для самокруток. Но при этом тут толстая пачка денег и наркота. Соображаешь, что это означает?

– Это означает, что я имею право позвонить своему адвокату. И не надо тут передо мной распинаться, потому как мне все равно сказать тебе нечего. Просто дай мне телефон, и я вызову сюда своего человека.

Прямо сквозь пластик пакета Босх нажал кнопку на мобильнике Уошберна, и дисплей засветился. Но, как и следовало ожидать, для пользования требовался пароль.

– Какая досада, верно? Нужно знать заветное слово.

Босх развернул телефон в сторону Уошберна.

– Дай мне пароль, и я сам свяжусь с твоим адвокатом.

– Не пойдет. Отправляй меня назад в камеру. Я ему позвоню с автомата в коридоре.

– А чего не с сотового? Он у тебя наверняка забит в быстрый набор, так ведь?

– Потому что это не мой телефон, и пароля я не знаю.

Босх догадывался, что в памяти телефона хранится список номеров и другая информация, которая могла сослужить Уошберну дурную службу. А потому у Мелкого не оставалось выбора, кроме как отречься от мобильника, хотя это и выглядело смехотворно.

– Неужели? Тогда как он оказался у тебя в кармане вместе с «травкой» и деньгами?

– Мало ли что еще вы могли мне подсунуть. Дайте позвонить адвокату.

Босх вздохнул, повернулся к Ганту и заговорил, обращаясь как будто только к нему:

– Понимаешь, что это значит, Джорди?

– Просвети меня.

– Это значит, что у нашего друга в одном кармане лежало запрещенное вещество, а в другом большая пачка купюр. Видишь ли, не носить с собой на всякий случай трубочку – это типичная ошибка. Потому что отсутствие средства для личного потребления наркоты дает законное основание выдвинуть обвинение в хранении с целью сбыта. А это уже крупное правонарушение. Впрочем, быть может, ему об этом доходчивее расскажет адвокат, как думаешь?

– Эй, приятель, что еще за дела? – взбеленился Уошберн. – У меня там и унции не было. Я не толкаю дурь, и ты это знаешь.

Босх повернулся.

– Это ты мне? – спросил он. – Ты только что потребовал адвоката, и я в таком случае умываю руки. Или все же хочешь побеседовать со мной?

– Я только хотел сказать, что не торгую наркотой.

– Так ты будешь со мной разговаривать?

– Буду, если не станешь вешать на меня это свое дерьмо.

– Тогда сделаем все как положено.

Босх достал из кармана формуляр и дал Уошберну подписать его. Сомнительно, чтобы эту бумажку серьезно восприняли в Верховном суде, но он и не рассчитывал, что до этого дойдет.

– Ладно, Мелкий-два, теперь давай поговорим, – произнес он. – Судя по тому, что мы здесь имеем, ты торгуешь наркотиками, и в этом мы собираемся тебя обвинить.

Услышав это, Уошберн попытался размять затекшие мышцы своих худосочных плеч и, набычившись, опустил голову. Босх взглянул на часы.

– Но я бы на твоем месте тревожился совсем не об этом. «Травка» – пустяк. Лично мне она нужна только для того, чтобы продержать тебя здесь подольше. Потому что, как мне кажется, мужчина, неспособный даже платить алименты на ребенка, едва ли соберет двадцать пять «штук», чтобы выйти под залог.

Босх снова приподнял пакет с уликами.

– Это поможет оставить тебя за решеткой, пока я закончу работать совсем над другой историей. Там все гораздо для тебя серьезнее.

– Чушь собачья! Я скоро выйду отсюда. У меня есть нужные люди.

– Да? Но знаешь, люди часто вдруг пропадают, когда речь заходит о крупной сумме.

Босх снова обратился к Ганту:

– Ты замечал такую тенденцию, Джорди?

– Сплошь и рядом. Народ начинает шарахаться от таких, особенно если узнает, что парню все равно идти ко дну. Они рассуждают так: к чему вносить огромный залог, если нет гарантии, что вернешь хотя бы цент?

Босх кивнул и посмотрел на Уошберна.

– Что это еще за хреновина? – спросил тот. – Чего ты ко мне прицепился? Что я такого сделал?

Босх забарабанил пальцами по краю стола.

– Не волнуйся, я все тебе скажу, Мелкий. Я работаю в центре и не притащился бы в такую даль, чтобы прищучить кого-то за грошовый пакетик с «травкой». Понимаешь, я следователь из отдела убийств. Занимаюсь старыми делами, которым уже много лет. Иногда даже лет двадцать.

Босх внимательно следил за реакцией Уошберна, но ничего пока не заметил.