В опасности - Флинн Берри

Сара заказывает бокал вина. На губах у нее красная помада, а одета она в свободный свитер с воротником «хомут». Из ее кожаной сумки, висящей на крючке на уровне колен, торчит шарф с узором из красных японских ворот и черный блокнот.

– В это утро у нее в доме был Кит Дентон.

– Знаю. Я его разыскиваю, – отвечает она. – За ним не числится никаких правонарушений. Все, с кем я говорила, просто обожают его.

Я делаю знак бармену и заказываю бурбон. Она говорит правду. Если бы журналистка раскопала какие-нибудь его темные делишки, о них давно бы уже написали.

– А когда полиция прекратит поиски?

– В участке «Темз Вэлли» говорят, что продолжат вести следствие, пока не перестанут появляться новые улики или обстоятельства. Но это не совсем верно, поскольку любую информацию о ней можно считать «обстоятельствами». Вообще-то они прекращают следствие, когда у них слишком много других дел.

– И когда это может произойти? – Здесь такая низкая преступность, что я думаю, все может затянуться на несколько месяцев или на год.

– В этом районе совсем скоро. В любой день.

– Что? – В прошлом году в графстве произошло всего четыре убийства, я запомнила это из статьи о Рэйчел.

– Полиция расследует умышленные и непредумышленные убийства, изнасилования, исчезновения людей, тяжкие телесные повреждения и жестокое обращение с детьми. У них больше дел, чем вам может показаться.

– А они вернутся к расследованию?

– Да, если в округе произойдет нечто подобное или же кто-нибудь признается. Или кто-то из следственной бригады возобновит расследование, хотя у них на контроле сотни других дел. – Мы сидим в молчании, а она поправляет звенья на браслете. – Можно вас кое о чем спросить? – произносит она.

Я киваю, хотя мне кажется, что она где-то далеко, и бар тоже. И тут я замечаю выражение лица Сары. Она вот-вот скажет, кто, по ее мнению, все это совершил.

– Где собака? – спрашивает она.

– Что?

– В городе много людей говорили, что видели Рэйчел с собакой. И где же собака?

– Она убежала.

Журналистка кивает и отпивает глоток вина.

– Когда?

– В тот день, когда убили Рэйчел. Убийца, наверное, оставил дверь открытой, и собака выскользнула из дома.

Немецкие овчарки не сбегают. Сара этого не говорит и пытается скрыть свое торжество, но она все ближе подбирается к какой-то своей цели. Не могу сказать, как все повернется, говорил Моретти, если об этом узнает вся страна.

Я отправляюсь завтракать в «Руки мельника». С Рэйчел я лишь делала вид, что мне больше нравится «Дак энд Кавер». Заказываю кофе и крекеры со вкусом пармезана, а сама мысленно пререкаюсь с Рэйчел. Не хочу булочку с сосиской и растворимый кофе, говорю я ей. Ты скряга, возразила бы она, вот что едят все скряги.

– Карьеристка, – заявила она, когда мне исполнилось восемнадцать и я начала избавляться от своего йоркширского говора. В то лето наш отец лишился участка, а когда я поступила в университет, я совершенно разъярилась и изменила свой выговор так, как откусила бы себе ногу, чтобы выбраться из капкана. Каждый раз, когда я слышала свой спокойный и ровный говор, я думала – я уехала, меня здесь нет.

Это было нетрудно. Большинство людей, с кем я училась в университете, говорили с почти нивелированным нормативным произношением. Рэйчел же сохранила свой говор даже после того, как переехала на юг, но голос у нее был очень красивый, низкий и чуть-чуть картавый.

Я стараюсь не думать о своем разговоре с журналисткой, но жалею обо всем, что я ей рассказала. Если бы я взвешивала свои прошлые поступки, переживания бы просто убили меня.

Я сказала Рэйчел, что приеду ранним поездом. После работы я вроде бы успевала на поезд в час пятьдесят с Паддингтонского вокзала. Но выехала я из Лондона в два пятьдесят. За этот час я пообедала в «Сюрпризе». Съела порцию запеченного в тесте лосося и выпила бокал белого вина. Сама мысль о еде и питье вызывает у меня отвращение. В то время мне казалось, что это нечто нездоровое.

Вчера вечером мне следовало бы сказать, что собаку забрал кто-то из друзей Рэйчел. Надо было бы просмотреть ее блокнот, когда Сара отправилась в туалет, и совсем не стоило спрашивать ее о Ките Дентоне. У Рэйчел бы все это получилось гораздо лучше. Она оказалась бы терпеливее и хитрее.

Хозяин приносит мне гренки, повидло, крекер и кофе во френч-прессе.

Я оглядываю столик и зал вокруг. Вот почему мне больше нравится в «Руках мельника». Крекер хрустящий и острый. На стойке лежат ярко-розовые стебли ревеня. Каждое лето на Боар-лейн зацветает розово-белый дикий ревень. Я открываю сборник сказок братьев Гримм.

В «Шести лебедях» братья девушки на шесть лет превращаются в лебедей. Если сестра заговорит или рассмеется, они так и останутся лебедями. Девушка шьет им рубашки и не разговаривает, даже когда ее обвиняют в убийстве собственных детей. В последний день шестого года к ней прилетают шесть лебедей. Она набрасывает на них рубашки, и птицы снова становятся людьми. На рисунке шестой брат. Девушка не успела довязать ему рукав, так что у него вместо руки торчит лебединое крыло.

Звонит Марта, и я говорю с ней на улице, стоя под желтым навесом.

– Чем занимаешься? Какой у тебя распорядок? – интересуется она. С похорон прошло пять дней.

– Нет у меня никакого распорядка.

– Но что же ты там каждый день делаешь? Как время проводишь?

Я разглядываю полупрозрачный навес, весь светящийся от солнца. Мне пока не хочется рассказывать ей о Ките.

– Занимаюсь расследованием. Рэйчел продолжала разыскивать человека, который на нее напал, и я взялась продолжать ее дело там, где она остановилась.

– И получается?

– Пока сказать не могу.

– А что полиция думает о твоем там пребывании?

– Они хотят, чтобы я пока не уезжала. Мы часто разговариваем.

– По телефону? – спрашивает Марта и, не дожидаясь ответа, продолжает: – Сколько раз тебя допрашивали?

– Три или четыре раза в участке. Мы еще несколько раз говорили по телефону, но это не допрос.

– И о чем вы говорите?

– О расследовании.

– Ты ведь знаешь, что это ненормально, так? Тебе нужен адвокат или кто-то в этом духе.

– У меня он есть. – Она оставила мне сообщение на следующий день после случившегося, на которое я так и не ответила.

– Ведущие следователи обычно не держат семью в курсе дела.

– А ты откуда знаешь?

– Да это все знают. Тебя под присягой допрашивали?

– Нет.

– Нора, неужели ты думаешь, что они тратят на тебя время только потому, что ты им нравишься? Ты или под подозрением, или же детективы считают, что ты что-то знаешь, но им не говоришь.