Севильский слепец - Роберт Уилсон

— Эта была дурацкая шутка, — отозвался он и тут же зачем-то соврал: — Я не знал, что собака предназначалась в подарок детям.

Алехандро втиснул между ними свой роскошный подбородок. Мануэла рассмеялась по той единственной причине, что их роман только начинался, и ей пока очень хотелось, чтобы ее приятель чувствовал себя комфортно.

Они заговорили о los toros, потому что это была единственная общая для них тема. Мануэла бурно восторгалась своим любимым тореро Хосе Томасом, который — вопреки ее вкусам — не принадлежал к числу красивейших героев арены, но вызывал ее восхищение тем, как спокойно и невозмутимо он проводил схватку. Он никогда не метался, не приплясывал, дразнил быка непременно всей мулетой, а не ее краем, так что бык всегда проносился в волоске от него, а то и сшибал его с ног. Когда же это случалось, он всякий раз поднимался и снова медленно шел в бой.

— Я как-то видела по телевизору его выступление в Мехико. Бык подцепил его на рог и вспорол ему штанину. По икре у него полилась кровь. Он страшно побледнел, но превозмог слабость, встал, выпрямился, махнул своим людям, чтоб ушли, и опять двинулся к быку. И камера все это показывала. Кровищи было столько, что она наполнила ботинок и выплескивалась при каждом шаге. Он подманил быка и всадил в него шпагу по самую рукоятку. Его сразу же увезли в больницу. Que hombre, que torero.[35]

— А ваш кузен Пепе, — сказал Алехандро, слышавший эту историю тысячу раз, — Пепе Леаль! У него есть шанс выйти на арену в апрельскую Ферию?

— Он нам не кузен, — ответила Мануэла, на мгновение забыв свою роль. — Он сын брата нашей невестки.

Алехандро пожал плечами. Он пытался расположить к себе Хавьера. Ему было известно, что Хавьер — доверенное лицо Пепе и что, когда позволяет работа, утром, в день корриды, он ходит выбирать быка для молодого матадора.

— Не в этом году, — ответил Хавьер. — Он очень хорошо показал себя в марте в Оливенсе — завоевал не одно бычье ухо. Его опять приглашают на праздник Святого Иоанна в Бадахос, но пока не считают достаточным участия в нашей апрельской корриде. Ему остается лишь сидеть у бортика и надеяться, что кто-нибудь выйдет из игры.

Фалькону было жаль Пепе, этого талантливого девятнадцатилетнего мальчика, чей менеджер никак не мог протолкнуть его на самые престижные арены. И дело было отнюдь не в способностях, а лишь в стиле.

— Мода меняется, — промолвила Мануэле, знавшая, что Хавьер считает себя ответственным за парнишку.

— Он убежден, что уже слишком стар, чтобы чего-нибудь добиться, — продолжал Хавьер. — Он смотрит на Эль Хули, который всего года на два старше его, а как будто сто лет с нами, и падает духом.

Алехандро заказал у бармена еще три порции пива. Мануэла взглянула на брата, подняв бровь.

— В чем дело? — спросил он ее.

— В тебе, — последовал ответ. — В тебе и Пепе.

— Да брось.

— Вспомни, что написал этот тип в «Seis Toros» в прошлом году.

— Он идиот.

— Ты ближе к Пепе, чем его собственный отец. Тот сидит на своем бизнесе в Южной Америке и даже не приезжает посмотреть, когда его сын выступает в Мехико.

— Ты сентиментальна, как этот тип из «Seis Toros», — ответил Хавьер. — Я лишь помогаю Пепе выбирать быков.

— Ты гордишься им куда больше, чем его отец.

— Ты преувеличиваешь, — сказал Фалькон и переменил тему: — Я сегодня наткнулся на фотографию папы…

— Тебе просто необходимо найти себе женщину, Хавьер! — воскликнула она. — Это никуда не годится, ты дошел до того, что просматриваешь все старые альбомы.

— Этот снимок я нашел в кабинете Рауля Хименеса. Он был в Танжере примерно в то же самое время. Отец не знал, что попадет в кадр.

— И что же, он делал что-то непростительное?

— Фото датировано августом пятьдесят восьмого года, и он там целует женщину…

— Неужели… это была не мама?

— Вот именно, что не она.

— И это тебя поразило?

— Да, — признался он. — Это была Мерседес.

— Папа не был святым, Хавьер.

— Разве Мерседес тогда не была замужем?

— Не знаю, — выдохнула Мануэла. Ее рука с сигаретой отогнала эти слова вместе с дымом. — Таков был Танжер в те дни. Все не просыхали и трахались напропалую с кем попало.

— Постарайся, пожалуйста, вспомнить. Ты все-таки постарше, а мне и четырех лет еще не было.

— Чего ради?

— Мне просто кажется, что это может помочь.

— В расследовании убийства Рауля Хименеса?

— Нет-нет, не думаю. Это личное. Мне просто хочется разобраться в этом, и все.

— Знаешь, Хавьер, — проговорила она, — может, тебе не стоит жить в этом огромном доме в полном одиночестве?

— Я пытался жить в нем с кем-то еще, кого мы не имеем права здесь упоминать.

— В том-то и беда. Старые дома населены привидениями, а женщины не любят делить свое жизненное пространство с чужаками.

— Мне там нравится. Я чувствую себя в центре событий.

— Тем не менее ты не выбираешься в этот самый «центр событий», не правда ли? Ты знаешь только то, что находится между улицей Байлен и полицейским управлением. И дом этот чересчур велик для тебя.

— А для отца не был велик?

— Тебе надо разжиться квартиркой, вроде моей… с кондиционером.

— С кондиционером? — переспросил Хавьер. — Да, кондиционер — это, конечно, панацея. Полная очистка атмосферы. Ведь у последних моделей наверняка есть где-нибудь сбоку кнопка «Кондиционирование прошлого»?

— Ты всегда был странным ребенком, — сказала она. — Наверно, папе следовало бы позволить тебе стать художником.

— Это решило бы все проблемы, потому что я остался бы без гроша, и мне пришлось бы продать дом сразу после его смерти.

Тут подошли последние из приглашенных Мануэлей и Алехандро друзей, и Хавьер залпом допил свое пиво. Он извинился и отказался от ужина под шквал неискренних протестов. «Работа, работа…» — сто раз повторил он, но мало кто его понял, так как эти люди были защищены мягкими коконами от жестких когтей повседневного труда.

Дома Фалькон поужинал холодными мидиями в томатном соусе. Тем, что оставила ему Энкарнасьон, понимавшая, что без женщины в доме мужчина не будет питаться нормально. Он выпил бокал дешевого белого вина и подобрал соус кусочком черствого белого хлеба. Он ни о чем не думал, и все же в голове у него происходило странное коловращение. Сначала Фалькон решил, что так расслабляется перенапрягшийся за день мозг, но потом осознал, что это больше похоже на обратную перемотку видеопленки, ускоренную перемотку. Инес. Развод. Разъезд. «У тебя нет сердца». Переезд в этот дом. Угасание отца…