Одержимые блеском. О драгоценностях и о том, как желание обладать ими меняет мир - Аджа Рейден

Так какое отношение все это имеет к современной банковской системе? Непосредственное. Испанская империя получила мандат небес и побежала с ним… в банк и на поле боя. Она направила огромные суммы, добытые неправедным путем, на войну с неверными. Карл V, как Изабелла до него и его сын Филип II после него, верил, что деньги никогда не закончатся. Многие богатые люди совершают эту ошибку. Но самым интересным и опасным заблуждением была уверенность Карла V в том, что Господь даровал Испании несметные богатства, потому что хотел, чтобы эти деньги пошли на убийство всех тех, кто не является испанским католиком. Вот только деньги не бывают бесконечными, и, как обычно, Испания снова и снова оказывалась банкротом.

У Испании не было денег? Неужели? Все знали, что достаточно подождать несколько недель и посмотреть на горизонт из порта Севильи, чтобы увидеть приближающуюся флотилию судов, просевших под тяжестью драгоценных металлов и тонн необработанных изумрудов.

Проблемой были не сами наличные, во всяком случае поначалу, а их приток. Испании требовался новый способ получать деньги до прибытия кораблей, потому что империя стала первой страной с дефицитом бюджета. То есть требовался кредит международного масштаба. Вот так в порту Севильи были заложены основания нашей современной экономики.

Испания решила проблему с помощью хуро. Это был первый государственный заем в форме государственных облигаций (бондов), приносящих процент, или, как это назвали журналисты Рубен Мартинес и Карл Байкер, «предок краткосрочного казначейского векселя, двигателя американской экономики»[71]. Европейские банкиры рискнули и купили облигации, так как не сомневались в том, что у тонких листочков бумаги есть материальное обеспечение в виде нескончаемого потока сокровищ из Нового Света.

Вам приходилось слышать о намеренной отсрочке неверия? В определенном смысле экономика – это всего лишь разновидность театра. От воображаемой ценности до фьючерсов, экономика требует намеренной отсрочки неверия. Иными словами, в особой ситуации вы согласны игнорировать реальность. Например, когда мы смотрим спектакль, мы все соглашаемся поверить – на время представления, – что актеры нас не видят и не знают, что мы в зале. Если этого не сделать, иллюзия исчезнет и пьеса не сможет продолжаться. Начиная с лопнувшего раздутого рынка тюльпанных луковиц до лопнувших пузырей на рынке недвижимости, кто-то, а потом и каждый агрессивно возвращает реальность, сначала в виде сомнения, а затем в виде паники (иначе это называется «подорванная уверенность потребителя»). И это может за считаные дни разрушить экономику. Именно так обрушиваются рынки акций и разоряются банки.

Хуро были всего лишь клочками бумаги с государственной печатью, обещавшими вернуть с процентами данные в долг деньги. Испания и ее внешние инвесторы считали корабли фондами. Более того, они делали ставки на эти фонды. Они ставили на то, что корабли не будут захвачены пиратами; что они не потерпят крушение во время шторма; что колонии – в те времена не было мобильных телефонов, телеграмм или отчетов в Instagram – не будут сожжены дотла или уничтожены извержением вулканов, нападением воинственных туземцев до того, как корабли успеют отойти от берега. Они делали ставки на то, что корабли прибудут в порт, как обычно, полные сокровищ.

Они заключали фьючерсные контракты и делали ставки на будущее[72].

Бумажные облигации стали стартовой площадкой для всей нашей современной экономики. Хуро и последовавшим за ними облигациям предстояло полностью и навсегда изменить банковское дело, займы и инвестиции. Историк Шэрон М. Хэннон пишет: «Так пот, кровь и промышленность народов Нового Света финансировали подъем капитализма в Европе»[73].

А все началось с огромного изумруда и конфликтующих представлений о боге.

Испания перешла от сияющего зеленого камня – ценного в силу своей красоты и редкости – к листу бумаги, представлявшему, по сути, будущую ценность. Облигации и фьючерсы – это воображаемая ценность в самом чистом виде, и бумаге предстояло заменить камни, бусины и сверкающий металл в роли любимого средства воображаемой валюты.

Вот это и есть намеренная отсрочка неверия.

В середине шестнадцатого века испанцы открыли большие изумрудные жилы в Чиворе, Музо, Сомондоко и еще с полдюжины других. Никто никогда не видел камней, подобных южноамериканским изумрудам, непревзойденным лидерам по качеству, цвету и количеству. Соперников у них нет до сих пор. Пока инки плакали и умирали от оспы, испанцы вывозили изумруды – полмиллиона карат за один раз.

Испанские охотники за сокровищами – а за ними солдаты, слуги, служанки, жены, проститутки и другие колонисты – хлынули в Новую Испанию с той же скоростью, с какой из нее исчезли изумруды. По мнению Шэрон М. Хэннон, из‑за своего беспрецедентного богатства Испанская империя была единственной сверхдержавой в мире на протяжении всего шестнадцатого века. Испания устанавливала порядки для всей Европы, и эти порядки обычно включали в себя многочисленные, в высшей степени затратные, кровавые конфликты. Благодаря дочерям Изумрудного попугая Испания целый век наслаждалась ролью самого главного, самого богатого и самого сильного хулигана в мире.

Но ненасытная алчность всегда заканчивается плохо.

Воображаемая ценность может быть красивой вещью – в буквальном смысле, – как те стеклянные бусины, которыми были одержимы индейцы делавэры. Но, как и у любой фантазии, ее привлекательность заключается в том, что она олицетворяет неопределенную возможность. Проблема с неопределенной возможностью такова: у массовых заблуждений очень хрупкое равновесие. Они могут развеяться в секунду. Спустя сто лет с убежденностью в особой ценности изумрудов произошло то же самое. В конце концов рынок был насыщен до такой степени, что впервые в задокументированной истории человечества, хотя их качество и доступность были, как всегда, на пике, цена изумрудов резко упала.

Менее чем век спустя самый крупный изумруд, стоивший одно время одну двенадцатую от цены всех драгоценностей испанской короны, внезапно стал стоить меньше его золотой оправы.

В своей книге «Драгоценности: секрет истории» Виктория Финли цитирует отчет 1652 года английского гранильщика драгоценных камней Томаса Николса о быстром обесценивании изумрудов по мере того, как их становилось все больше. Николс пишет об испанце, который показал ювелиру «великолепный по сиянию и по форме» изумруд. Согласно Финли, ювелир оценил его в 100 дукатов. Когда испанец показал ему еще более крупный и качественный изумруд, он оценил его в 300 дукатов. «Испанец, опьяненный таким разговором, повез ювелира в свое жилище и показал ему шлем, полный изумрудов. Итальянец, увидев такое количество изумрудов, сказал ему: „Сэр, все это стоит по кроне [примерно одна восьмая дуката] за штуку”».[74]