Руки моей не отпускай - Татьяна Алюшина

– О господи, – спохватилась Ася, – я же не спросила самое главное: как вы себя чувствуете? – и посетовала: – А вы говорите – доктор.

– Чувствую я себя хорошо, – бодрым тоном отрапортовал Ярославцев, – полностью исцелился и восстановился.

– Как-то очень быстро, – засомневалась Ася, – вы не горячитесь, Василий Степанович? С такими заболеваниями не шутят. Острая фаза снимается довольно быстро, это да, а вот восстановление – процесс длительный и непростой. Так как пострадала вся иммунная система, и по организму в целом и некоторым внутренним органам в особенности нанесен мощный удар.

– У меня была очень сильная мотивация и цель: во что бы то ни стало разыскать вас, – улыбался он ей мудрой, спокойной полуулыбкой.

Он все время, с момента их встречи, не переставал улыбаться Асе вот этой своей замечательной улыбкой. Ей очень нравилось.

Он ей вообще нравился необычайно. Весь.

– Поблагодарить? – спросила она.

– Не только, – подумав, весомо произнес Ярославцев.

У Аси застучало сердце, она вдруг разволновалась от этих его слов и такого особого тона и взгляда, придававших глубину и значимость произнесенным им словам. Но… их беседа была прервана на этом интересном и интригующем месте приходом официанта, принесшего часть заказа и вазу с водой для букета.

Они молча переждали, пока тот поставил цветы в воду и устроил вазу там, куда указала девушка, потом сервировал стол и расставлял на нем доставленный заказ. Молчали еще какое-то мгновение после его ухода.

– А зачем? – спросила Ася, в продолжение прерванной темы, стараясь не выказать своего волнения.

– Давайте перекусим, – предложил Ярославцев, жестом обведя накрытый стол, – а то вы с работы, наверняка проголодались. Да и я, честно признаться, страшно изнервничался, ожидая нашей встречи, так что есть никак не мог от волнения. А потом я кое-что вам расскажу.

– Ну, давайте, – без особой охоты согласилась она.

– А вы на самом деле медик? – поинтересовался Василий.

– Вообще-то да, – кивнула Ася, – но это не самая простая тема. – И поправилась: – Вернее, тема-то не сложная, но так просто не объяснишь.

– Очень хорошо, – порадовался Ярославцев. – Чем сложнее объяснить, тем дольше вы будете это делать. А я буду с удовольствием слушать и смотреть на вас.

– Тогда придется объяснять, как я вообще попала в медицину и как ушла с этой стези, а это… – она задумалась, отвлеченно глядя в темноту за окном, снова повернулась и посмотрела на него, – это, Василий Степанович, придется рассказывать большую часть жизни. А сейчас как-то не то настроение, совсем не хочется непростых воспоминаний и философских рассуждений.

– Ася, а давайте без отчества, – предложил он.

– Ну без отчества давайте, – согласилась она. Ей было легко и весело, уютно и тепло в душе, и так невероятно нравилось сидеть тут с этим мужчиной, никуда не торопясь, и просто разговаривать.

– Тогда как к вам обращаться? – развеселилась она. – Вася? Ася-Вася – звучит как детская дразнилка.

– Нет, Васей лучше не стоит, может получиться конфуз: я не воспринимаю это имя на свой счет и не откликаюсь на него, – улыбался он ее девчачьему задору.

– Всегда?

– Всегда, – подтвердил Ярославцев. – С младенчества. Мама говорит, я был ужасно серьезным младенцем, почти не плакал и не капризничал, и рассматривал всех, кто ко мне наклонялся, с самым сосредоточенным видом, сурово сдвинув намек на брови. Это страшно умиляло всех взрослых, а бабушка, увидев первый раз внука, когда развернули кулек, в котором меня принесли из роддома, вынесла вердикт: «Этот ребенок никогда не будет Васей». Потом она часто объясняла и растолковывала всем, что имела в виду не конкретное имя, а характер и судьбу ребенка, но поздняк было что-то объяснять, имя было произнесено, и меня с тех пор звали только Василием. Сокращенное «Вася» со мной и на самом деле не монтировалось. Мама позволяла себе вольности в виде «Василек» и «Васенька», бабушка, когда журила и хотела призвать меня к порядку, грозным тоном называла Васисуалием. Но было это крайне редко. Мама и бабушка были единственными, кому я позволял вольности с моим именем.

– Серьезный вы человек, – оценила Ася младенческий характер Ярославцева.

– Да нет, просто так само собой получалось, так сложилось.

– И в школе?

– И в школе, и в институте, и в садике, – весело улыбался он ей и усмехнулся, вспомнив один курьезный эпизод: – В садике как-то произошел один интересный случай. Привели к нам в группу новую девочку с красивым именем Анфиса. Та знакомилась с детками, и вот дошла очередь до меня. Она и спрашивает: «Ты Вася?» – я говорю: «Нет, я Василий». Она подумала и говорит: «Если ты Василий, значит, ты и Вася», а я отвечаю: «Нет, Вася – это какой-то другой мальчик, а я просто Василий». Девочка оказалась настырной, с явными задатками аналитического склада ума и, коротко поразмышляв, объясняет мне: «Вон есть Настя, – показывает она на другую девочку, – ее зовут Анастасия и Настя тоже, понимаешь?» «Понимаю», – киваю я и объясняю в свою очередь: «А меня зовут Василий, и все». «Нет, – говорит она мне, – Вася тоже твое имя, только короткое, есть длинное, а есть короткое». «Не, – кручу я головой, – у меня только длинное имя есть, одно, и другого мне не надо». Девочка не отстает, так ее проняла эта непонятка, и снова объясняет: «Вот меня зовут Анфиса, а папа с мамой, и бабушка, и дед, и даже Оля зовут меня Фиса. Это короткое имя. Понимаешь?» Я подумал-подумал и высказал свое мнение по данному вопросу: «Ну и дураки. Анфиса – это имя такое красивое, а Фиса какая-то кличка непонятная». Девочка в свою очередь призадумалась глубоко и надолго. Больше ее Фисой никто не называл. Она просто перестала откликаться на это обращение.

Ася рассмеялась, чуть откинув голову назад, а Ярославцев непроизвольно залюбовался девушкой.

– Вы человек, меняющий восприятие действительности у других людей.

– Я бы не стал приписывать себе столь сильные способности, – посмеивался в тон ей Ярославцев. – Но, думаю, девочка Анфиса была благодарна мне по жизни, а вот ее родственники вряд ли. Им она уж точно сломала мировоззрение своим демаршем.

Они не могли остановиться – говорили, говорили, говорили, не могли оторвать взгляд друг от друга, – все смотрели и смотрели, будто вспоминали из далекого прошлого, поражаясь этому узнаванию, и изучали заново, узнавали заново, запоминая до самой малой детали. Болтали, посмеивались, шутили, переходили с одной темы на другую, хохотали над классными шутками друг друга и двигались дальше, наслаждаясь общением и разговором, будто парили в какой-то искрящейся, теплой субстанции, по обоюдному согласию не возвращаясь к серьезным, не самым простым темам, не расспрашивая понапрасну.

Уже давно все съев и выпив не по одному разу чаю – и с десертами, и пустого, просто под разговор, – все никак не могли наговориться, остановиться и закончить этот вечер. Пока, тактично кашлянув, не обратился к ним незаметно подошедший официант: