Мой ангел Крысолов - Ольга Родионова

Ох, а это… что же, мать честная?!

Петрушка аж отшатнулся: видение ему было силы неслыханной, искры из глаз, в голове помутнение. Вышла, видит он, из кают-компании принцесса сказочной красоты. Платьице на ней… словами не передать, какое синее, все в кружевах и в жемчуге, пепельные локоны вокруг лица вьются и тоже каменьями сверкают — сеточка, вроде, такая сверху надета, а по сеточке камушки искрами и жемчуг мелкий. Шейка голая, а спереди все в кружевах, и кружева эти точно лепестки вокруг нежной грудки колышутся. Губки у нее розовые, на щечке родинка, и похожа эта принцесса… да, что бы вы думали, — на Алису похожа, на Снегурочку нежную!..

Только Петрушка решил, что ему солнце голову напекло, как дверь отворяется, и следом за первой принцессой вторая выходит — кудри темные до самой… ну, пониже спины, значит, на лоб такая штучка свисает, граненая, навроде слезки синей, сапфировой, платье как ворох лепестков белейших, а грудка почти вся открыта, ну прямо до этих… до сосков. На щечке розовой тоже мушка, только покрупней, чем у первой, бархатная такая, и на шейке на бархоточке еще сапфир, да какой!.. королеве впору. Огляделась эта вторая принцесска капризно, ножкой топнула — и Петрушка понял, что Рада это, точно, Рада. А первая, выходит, Алиса была?.. Ну, держите дурака семеро, это же надо: такую красоту несказанную увидать и не рехнуться совсем уже, окончательно.

А следом-то, из каюты-то, крошка Жюли выходит, Петрушка ее только по росточку и признал: тончайшие кружева на ней, кремового цвета, да все волнами, волнами прозрачными, волосы все вверх собраны, наподобие башенки, золотыми нитями опутаны, осанка гордая, глаз не отвести, на груди золотистая бабочка будто трепещет, а может, цветок — не разобрал дурачок, и так спасибо, что не ослеп.

А рядом с ней — кто это?.. Ох ты, мать честная, неужто мавка? Платье зеленое атласное, рыжая копна водопадом по спине струится, переливается, ожерелье из каких-то огненных камней шейку обнимает и промеж грудок ее маленьких поблескивает, а глаза смеются!..

А там и Люция вышла, в розовом будто бы камзольчике, под ним юбка тоже розовая, спереди короткая, сзади длинная, а под ней еще одна, кружевная — ну как есть прозрачная, все люциины ослепительные коленки видать, аж голова у дурачка закружилась, а на плече алмазный крест сияет, искры рассыпает, и от этих искр золотистые волосы Люции совсем золотыми стали. Беда!.. Вся команда пиратская, гляди, поляжет.

Онемел Петрушка, оглох, остолбенел напрочь, чуть Нету не проглядел. Она последней вышла, в платье темно-алом, как розы, и от этого платья бледное личико еще бледней сделалось, зеленые печальные глаза еще зеленей и печальней. На темных волосах такая же сетка, как у Алисы, значит, — только черная, и камушки по ней, как звездочки, посверкивают. На руке браслет тонкой работы, гранатовый, это Петрушка знает, сколько раз при дворе у ювелира кормился. И серьги такие же в ушках. Красивая Нета, и улыбается даже, как будто никто ее под замок не сажал и из стаи прогнать не грозился.

Сидит дурачок, глазами хлопает, а из кубрика всей толпой остальные отродья вышли. Ну, Корабельник-то, он-то — да… Сюртук свой черный почистил, что ли, из рукавов манжеты белые кружевные выпустил, темные кудри расчесал — лежат волной по белоснежному вороту, не хуже, чем у этого сэра Макса. Спина прямая — куда там королю. И, скажу я вам, братцы, хоть и попроще он одет, чем капитан пиратов, а достоинства в нем не меньше, нет, не меньше.

Рядом Лекарь в своем обычном сером сюртучке, ну, да Лекарь всегда одинаковый, чистый такой, аккуратный, даже грязи под ногтями никогда у него Петрушка не видал. Глазищи свои огромные, голубые, таращит на девушек и улыбается вежливой улыбкой.

У Птичьего Пастуха рубаха широкая, белоснежная, когда только постирать успел, на смуглой груди аж чуть не до пупа расстегнута, небрежно так; а подол в штаны заправлен; и штаны эти кожаные, он, видать, с мылом надевал — как нарисованные сидят, глаза горят — на мавку свою, значит, смотрит.

Подорожник жилетку замшевую алую из мешка достал да поверх рубахи надел — красиво, да… А умытые-то все, а причесанные, как будто на свадьбу собрались!

Кудряш тоже в жилетке, только в кожаной, темно-серой, замысловато сплетенной наподобие кольчуги, не иначе крошечки нашей рукоделие. Лохмы он себе давеча подпалил на острове, так она его так ровненько постригла, что и незаметно даже — вроде прежняя белокурая шевелюра.

Он-то, Кудряш, как Жюли увидал, шаг сделал и встал столбом: ага, не у одного, значит, Петрушки ноги отказали!

А Лей, бедняга, все на Алису смотрит. Худой он, штаны светлые замшевые на нем болтаются, рубаха, хоть и нарядная, а как будто с плеч готова свалиться. Но все равно красивый. Что-то в нем такое есть: как цветок он, Лей. Изящество, — вспомнил Петрушка умное слово, у Лекаря, еще давно, услыхал. Только Алиса-то все равно на одного Умника глядит, никого больше не видит. Как вывела его тогда из лазарета, так и переменилась, даже на шуточки Кудряша не отвечает.

А Умник — вон он стоит, косяк плечом подпирает. Так стоит, будто не интересно ему ничего в этой жизни. Но рубашку все ж понарядней надел, и курточка с эрденским тисненым узором на плече висит, знай мол наших.

Приуныл Жмых, потихоньку оглядел себя, но тут Нета вдруг говорит:

— Ох, Петруша, прости, что я про тебя забыла!.. Смотри, что у меня есть!

И в каюту побежала, а вернулась… мать честная, снится мне это, или как? Жилетка, да. Но какая! Красоты небывалой. Парчовая, что ли, прямо вся золотыми чудовищами выткана, крылатыми… птицы — не птицы, змеи — не змеи, а огнем горят, и то в зелень, то в синеву, то в кроваво-красный цвет переливаются.

— В сундуке, — говорит Нета, — нашла. Надо думать, — говорит, — у той богатой леди мальчик-слуга был, его жилеточка. Примерь, — говорит, — Петруша, мне кажется, как раз на тебя.

А у Жмыха прямо слезы из глаз. Никогда в жизни он такой красоты не носил, да что — не носил, не видал даже. Сидит дурачок, стесняется, сопли кулаком утирает, не решается сказочную жилетку в руки взять, а отродья вокруг стоят и улыбаются. Вот она, стая-то… Эх, если бы еще не ссорились, дак совсем бы жизнь прекрасная пошла!..

— Ну, идемте, — говорит тут Корабельник. — Пора.

И Люцию под руку берет. Та аж вспыхнула вся и еще красивей стала. Тут и Кудряш свою Жюли схватил, будто боялся, что отберут. Подорожник Раду повел, Умник Снегурочку нежную — она сама к нему подошла. Петрушка смотрит, а у Лея, бедолаги, в глазах такая тоска, хоть ложкой черпай…

Отвернулся дурачок, грустно как-то стало, несмотря на жилетку. Видит, Птичий Пастух мавку — нет, чтобы за руку взять, как положено, — за талию обнял. Жмых бы тоже не отказался: талия тоненькая, двумя пальцами обхватить, платье атласное гладкое, так и хочется потрогать… Но Птиц обхождение понимает: подержать подержал, а потом все ж таки церемонно под ручку повел.

Лекарь, вроде, к Нете нерешительно направился, однако Нета обернулась к нему, головой покачала и ласково так Лею говорит:

— Пойдем со мной, Лей. Давай руку, милый.