Семья Эглетьер. Книга 2. Голод львят - Анри Труайя

Сигарета обжигала ей пальцы. Она потушила ее в блюдце и закурила другую. Снова чужая жизнь пронизала ее со всех сторон, вытеснив собственную. Она принялась ходить взад и вперед перед камином, где под пеплом тлел догоравший огонь… Ее остановил легкий шум. В полумраке блестели глаза фенека. Напрасно прождав, что хозяйка вернется в спальную, Жюли спустилась по лестнице на несколько ступенек. Фредерика не стало на прошлой неделе. Как-то утром Мадлен нашла его совершенно окоченевшим, с оскаленными зубами, остекленевшими глазами на подушке, служившей ему постелью. Его испуганная подруга забилась в угол, подальше от трупика. Ветеринар не смог объяснить причины.

Жюли подошла к Мадлен, подметая плитку своим легким и пушистым хвостом. Мадлен взяла ее на руки, продолжая ходить взад и вперед. Нога у нее уже не болела. От перелома осталась лишь едва заметная хромота. Но она прибавила в весе еще три килограмма. «Нужно расставлять юбки! Какая глупость!» Теплое дыхание в шею мало-помалу рассеивало ее беспокойство. Франсуаза будет счастлива. Господь не допустит, чтобы было по-другому. И потом, не только это есть в жизни. Существует она, Мадлен! Ее дом, ее вещи, ее фенек! Она вдруг захотела стать эгоистичной, довольной, погрузилась в себя, и ей отозвались только молчание и холод осенней ночи. Это была ошибка Жан-Марка. Он разбудил ее, и теперь она уже не могла вернуться к своему обычному состоянию. Мадлен снова села, посадила на колени фенека, устремила взгляд в пустоту. Госпожа Козлова!.. «На месте Франсуазы я поступила бы так же», — подумала она вдруг.

Трое уже прошли в порядке очереди за маленькую дверь с матовым стеклом.

— Потом мы, — прошептала Франсуаза, наклонившись к Козлову.

— Да, — сказал он.

— Надо же, как долго!

— Мне так не кажется.

Сидя рядом с ней, облокотившись спиной о стену, он слегка улыбался. Франсуазу смущала эта примитивная обстановка, то, как все было организовано. Серый и голый коридор. Деревянные скамьи, на которых, словно пришпиленные, сидели посетители — напряженные, молчаливые, угнетенные, словно в очереди к деревенскому дантисту. Ей еще не доводилось видеть аббата Ришо, нового викария церкви Сен-Жермен-де-Пре. Только бы это был широкомыслящий и приятный в общении священник! Всей душой ей хотелось, чтобы у Александра сложилось хорошее мнение о католической церкви при первом контакте с ней. У него такие странные взгляды на религию! Не удивительно ли уже то, что он согласился пойти сюда вместе с ней? Гудение голосов за дверью стало нарастать — аудиенция там явно заканчивалась. Прошло еще несколько секунд. Дверь открылась. Вышла пожилая женщина с красными глазами. Она шмыгала носом, сморкалась. Франсуаза и Александр прошли в дверь.

Аббат Ришо усадил их на стулья с плетеными сиденьями. Это был человек лет сорока, худой, высокий, лысеющий, с очень молодым взглядом на очень усталом лице. Франсуаза, мельком взглянувшая на него, еще когда он провожал своих посетителей, сразу же почувствовала к нему доверие. Комната, в которой он принимал, была маленькой, пыльной, плохо обставленной, с кипами бумаг на полу и наклеенными на стенах афишами, сообщавшими о душеспасительных приходских собраниях. Франсуаза, у которой от волнения перехватило горло, изложила свое дело. Она изъяснялась настолько тихо, что дважды аббат Ришо попросил ее говорить погромче.

— Не понимаю, что вас беспокоит, дитя мое, — сказал он наконец. — Вы из этого прихода, ваши родители согласны…

— Религия моего будущего мужа, — пролепетала она.

— Да, — вступил в разговор Александр, — то, что я православный, полагаю, усложнит дело. Если необходимо, я мог бы обратиться в католичество.

Франсуаза искоса посмотрела на него. Идея этого обращения, похоже, невероятно развлекала его. Он улыбался, наблюдая за священником.

— Я не вижу необходимости возобновления крестильного обета, — ответил аббат Ришо. — Наши религии слишком близки!

— Но в таком случае вы будете нас венчать в ризнице, а не в церкви! — заметил Александр.

— Все изменилось, месье! Я обвенчаю вас в церкви. И даже рекомендовал бы вам, в духе последнего Собора, продолжать посещать богослужения вашего обряда и приводить в свою церковь жену всякий раз, как она пожелает, ровно как и ей приводить вас сюда, когда вы выразите такое желание. Союз двух ваших жизней предвосхитит союз двух духовных доктрин, к которым вы принадлежите. Я бы более строго подходил к недостаточно убежденному православному, который согласен стать католиком из одного лишь оппортунизма, нежели к православному, искренне приверженному к своему культу и отказывающемуся поменять его. Так что с вами, я думаю, все обстоит благополучно.

— Ну, я вздохнул спокойно! — сказал Александр с иронией, которую могла уловить только Франсуаза. И он добавил небрежно: — Стало быть, ограничений для таких браков, как наш, не существует?

— Нет, вы только должны будете испросить у себя в епархии разрешение на смешанный брак и вместе с тем дать обязательство в этом случае окрестить и воспитывать своих детей в католической вере.

В глазах Александра сверкнуло злорадство, как если бы он задел слабое место противника.

— Это мелочь! — заметил аббат Ришо. — Вот формуляр, который вам следует заполнить.

Он протянул ему бланк со штампом Парижского архиепископства. Франсуаза наклонилась к Александру и посмотрела на бумагу. С одного края значилась просьба викария к православному епископу, с другого — обязательства «католической стороны» и «некатолической стороны».

«Я даю свое согласие на то, что все мои дети, мальчики и девочки, которые родятся от нашего будущего брака, будут крещены и воспитаны в Католической, Апостольской и Римской религии, — читал Александр вполголоса. — Я намерен заключить перед католическим священником нерасторжимый союз и категорически отвергаю любой развод (для мусульман и полигамию). Имя и адрес первого свидетеля… имя и адрес второго свидетеля».

— Разрешение выдается епископом беспрепятственно, — сказал аббат Ришо. — Речь идет о простой формальности.

Франсуаза удивлялась возбуждению Александра перед этим доказательством — наконец-то полученным! — католической непреклонности. Саркастичность, которую он скрывал из-за нее, придавала его лицу выражение дотошности. Почему он не хотел положиться без колебаний на волю этого священника, настроенного к нему столь дружелюбно?

— Естественно, отец мой, — сказал он с фальшивой серьезностью, — что католическая церковь стремится вовлечь в свое лоно если не супруга-некатолика, то, по крайней мере, его потомство. Обратите при этом внимание, что православная церковь, более широкомыслящая, оставляет родителям полную свободу — крестить ли своих детей католиками, православными или протестантами. Несомненно, такая терпимость объясняется тем фактом, что мы имеем дело с эмигрантской церковью, ущемленной в своем мирском влиянии. Итак, условились, наши дети будут католиками!

Слушая, как он говорит об их детях, Франсуаза ощутила большое волнение. Он не мог шутить на эту тему. Напрасно она считала, что он всегда расположен к насмешкам и осуждению.