Директория. Колчак. Интервенты - Василий Болдырев

В 11 часов 30 минут выехали на парад, сошедший отлично. Чудесная погода благоприятствовала общему настроению.

Объезжали войска с Ноксом – верхами. Он и его спутники удивлялись результатам, какие были достигнуты всего за месяц обучения.

Труднее было угадать впечатление японцев, которых я также пригласил на парад. В отношении японцев уже создалось определенное предубеждение; их поведение на Дальнем Востоке и в Забайкалье было просто безобразным. Почти каждый день получались сведения о неприятностях самого грубого свойства.

Сегодня, между прочим, говорили, что они будто бы где-то по дороге продержали под арестом Нокса, несмотря на флаг его величества короля Великобритании, висевший над вагоном. Арест продолжался четверть часа. Нокс умалчивает об этом. При его огромном самолюбии и чисто британской заносчивости – это факт исключительный. Но, видимо, бывают моменты, когда и британская гордость должна казаться не замечающей наносимого ей оскорбления. Такова логика силы и обстоятельств.

В 4 часа Нокс был у меня. В его присутствии были сделаны доклады о положении на фронте.

Нокс очень сочувственно относится к делу возрождения нашей армии и идет на самые широкие обещания, – к сожалению, только на обещания, да и то касающиеся сравнительно далекого будущего. Сейчас можно рассчитывать на 70 тысяч винтовок и 5 миллионов патронов.

Нокса я знал достаточно хорошо. За время мировой войны он находился при русском гвардейском корпусе, где я был начальником штаба одной из дивизий.

Нокс довольно хорошо знал старую царскую Россию, имел большие знакомства, владел недурно русским языком. Особенно интересовался Востоком, в том числе и нашим Туркестаном, где много путешествовал. Если не ошибаюсь, он, кажется, довольно долго служил в Индии, в бытность там вице-королем лорда Керзона, и всецело разделял опасения русского вторжения в эту ценнейшую из английских колоний.

Нокс ненавидел социалистов, считал, что крепкой военной диктатуры совершенно достаточно, чтобы справиться с кучкой «бунтарей». Упрямо и настойчиво искал подходящего для этой роли генерала. Путался в сложнейших условиях русской действительности. Проявил очень много энергии, наделал немало ошибок и в конце концов довольно бесславно принужден был покинуть Сибирь.

Вечер опять пропал даром в правительстве. Присутствовал Вологодский, скоро, однако, уехавший. Административный совет, видимо, опять что-то затевает, хотя Вологодский, уходя, заявил, что существенных разногласий между нами и Сибирским правительством не видит.

Иначе судит Авксентьев, очень подозрительно настроенный тревожным разговором с «девятью музами»[15], как он выразился об общественных представителях, которые обильно питали его в эти дни инспирированными слухами[16].

Пессимистически настроен и Виноградов.

До половины 11-го рядили о возможных положениях.

Авксентьев нервничал ужасно, я почти молчал. Начинаю тяготиться этой болтовней и взаимобоязнью.

Сибирское правительство, видимо, склонно поставить нас в положение английского короля, на что, конечно, ни в коем случае нельзя согласиться.

Читал обширный доклад полковника Сахарова78, касающийся вопроса о возрождении армии. Это один из рецептов спасения, которые сыплются со всех сторон. Оценка внутренней и внешней политической обстановки весьма характерна для той эпохи. Касаясь части территории России, находившейся тогда под властью большевиков, автор доклада говорит, что она «управляется на чисто анархических началах так называемой диктатуры пролетариата; там утопическим идеям крайнего социализма, классовой вражды и личным низменным интересам массы… противопоставлены Российская Великодержавность и истинное благо народа»…

В отношении эсеров и эсде (меньшевиков) автор замечает, «что они продолжают до сего времени ставить проблематические завоевания Февральской революции выше спасения Родины, возрождения ее государственности и боевой мощи»…

Поэтому уставшее от безвластия, анархии и произвола население жаждет «сильной твердой власти» и тоскует «по недавнему прошлому величию Родины», готовое «идти на жертвы»…

Внешние политические условия рисуются также неблагоприятными: «Наши враги, центральные державы, заинтересованы в поддержании внутри России анархии и полной разрухи».

Америка и Япония враждебны возрождению России. Опора только на англо-французов, «выражающих готовность всемерно поддержать и способствовать быстрому созданию сильной, боеспособной Русской армии», ядро которой автор видит в образовании особого «образцового учебного корпуса» по образцу старой гвардии.

Эта идея, весьма популярная среди английского представительства, получила при его поддержке частичное осуществление. Во Владивостоке, на Русском острове, действительно создалась потом военная школа, превосходно оборудованная технически и материально, имевшая свой клуб, отлично поставленный спорт, свои лавки, снабженные необходимыми предметами, и пр.

Школа просуществовала почти 5 лет, совершенно расшаталась идейно, ввиду частой смены властей, и погибла, не оказав никакого влияния на то дело, в интересах которого создавалась.

Надо отдать справедливость англичанам: они сделали все, чтобы обставить это ядро будущего «образцового корпуса» и надлежащим комфортом, и разумными развлечениями. Но даже английский порядок оказался бессильным в условиях русской действительности.

Вскоре я ознакомился с докладом командированного мною на места полковника Ц., касающимся вопроса о состоянии войсковых частей.

Обследование подтверждало, что наибольшая распущенность, и внутренняя и внешняя, была в мобилизованных частях. Она в значительной степени базировалась на недочетах снабжения. Так, на Семиреченском фронте масса людей была без сапог, между тем в Семипалатинске, в отделении Военно-промышленного комитета, было заготовлено до 12 тысяч пар сапог для чехов.

Остро стоял вопрос с продовольствием. Чувствовался большой недостаток в винтовках. Возникал национальный сепаратизм.

Наиболее дисциплинированными оказались части атаманов. Они учли общую расхлябанность, отсутствие организованной заботливости и давно уже перешагнули черту, отделяющую свое от чужого, дозволенное от запрещенного. Утратив веру в органы снабжения, они просто и решительно перешли к способу реквизиции. Почти каждый день получались телеграммы о накладываемых этой вольницей контрибуциях. Они были сыты, хорошо одеты и не скучали.

Система подчинения была чрезвычайно проста: на небе – Бог, на земле – атаман. И если отряд атамана Красильникова, развращенный пагубной обстановкой Омска, носил все признаки нравственного уродства и анархичности, то в частях другого атамана, Анненкова, представлявшегося человеком исключительной энергии и воли, было своеобразное идейное служение стране.