Снег Энцелада - Эдуард Николаевич Веркин

спешил Луценко.

— А ты не знаешь?

Луценко всхлипнул.

— Ты один?

Я оглянулся. Никого.

— Один. Открывай давай.

Дверь открылась, я вошел.

В холле квартиры Луценко пахло водкой и горелым пластиком. Луценко стоял у стены, держа у груди перемотанную руку, сквозь бинт проступала кровь. На лице синяки, глаза заплыли. Едва я вошел, Луценко кинулся к двери, захлопнул и посмотрел в глазок.

— Что случилось?

— Приходили…

Луценко отодвинулся от двери.

— Кто приходил?

Хотя я догадывался кто.

— Давай не здесь, — Луценко прошлепал в столовую.

Я заглянул в гостиную. Особого разгрома не заметил, то ли Луценко успел прибраться, то ли действовали аккуратно. Люстра разбита.

В столовой было густо накурено, на столе сохли обкусанные куски пиццы, валялся шприц и пачка ибупрофена. На полу пустая водочная бутылка. Луценко достал из холодильника полную, открыл, налил полстакана, выпил, упал на диван.

— Вечером были, — сказал Луценко. — Ничего не объясняли, сразу в морду… В подъезде дожидались, суки…

Луценко приложил к лицу холодную бутылку.

— Побуцкали маленько, — Луценко катал бутылку по щекам, словно пытаясь разогнать синеву под кожей. — Ерунда…

Синяки от холода только краснели.

— Что хотели?

— Так денег хотели.

— Физкультурники?

— Угу. Хотя не сказались… но они… Вроде никому не мешали… Точно, они. Двое. Амбал и такой, приблатненный…

Луценко отнял бутылку от скулы, скрутил крышку, отпил.

— Давно меня так… Нормально…

Поставил бутылку на стол.

— Месяц дали, — Луценко ухмыльнулся. — И машину забрали.

— Машину?

— Ага.

— Надо ментам звонить, — предложил я. — У меня, в принципе, есть контакты…

— Да хрен с ней, — Луценко отмахнулся бутылкой. — Все равно дерьмо, пусть подавятся…

Луценко отодрал прилипший кусок пиццы, пожевал.

— Пусть жрут, у меня еще одно корыто есть, еще дерьмовее… надо аккумулятор поменять — и как новенькая…

— У тебя две машины?

— Теперь одна, — ответил Луценко. — Но зато ее точно не заберут, она на фиг никому не нужна… Тебе не нужна?

— Нет.

— Жаль. Тачка что надо…

Луценко вытянул ноги.

Я сел рядом. Луценко болезненно отодвинулся.

— Что делать будем? — спросил я.

— Завтра свалю на хрен, — сказал Луценко. — Пока не утрясется, у бабки пересижу, ну его… Поедем со мной, Вить, аккумулятор поменяем — и к коням, в Саратов… А то они и к тебе придут…

— Они приходили, — сказал я.

— И к тебе?!

— Ага.

Луценко сочувственно протянул бутылку.

— Спасибо, — отказался. — А что с рукой?

— А… — Луценко поморщился. — Палец отрезали.

— Что?!

— Да не целиком, кончик, — отмахнулся Луценко. — Я тебе позвонить хотел, да вырубился. А потом звоню, ты живой вроде… Били?

— Не. Стволом в рожу потыкали, так, ерунда…

— Повезло. А мне палец… Свалю пока лучше к бабке, пошли они на хрен…

— Погоди.

— Да что годить?! Чтобы руку отпилили?!

Луценко потряс покалеченной рукой.

— Они же месяц дали, — сказал я.

— Я дожидаться не собираюсь!

Луценко вскочил с дивана.

— На фиг, на фиг, я валю. К любимой бабушке, в глуши…

— Да не дергайся ты!

Я схватил Луценко за руку, посадил на диван, Луценко шипел от боли.

— Слушай!

Я хлопнул в ладоши. Луценко вздрогнул.

— Слушай, Миша! Все будет хорошо! Я разберусь с физкультурниками!

— А…

— Я разберусь. Или найду деньги, все улажу.

Луценко молчал.

— Все улажу, — сказал я спокойнее.

— Как ты все уладишь?

— Найду деньги, договорюсь с Треугловым…

— Да он дебил, по ходу! — плаксиво выкрикнул Луценко. — Кто ж так себя ведет-то?! Кто ж сразу бандюков-то присылает?! Я первый раз с таким сталкиваюсь, думал, что в анекдотах только…

Луценко потянулся живой рукой к бутылке, я перехватил.

— Короче, Миша, слушай, — терпеливо сказал я. — С физкультурниками мы договоримся.

— Да я…

— Договоримся! А как иначе? Ты сколько от них бегать хочешь? Всю жизнь? Думаешь, у бабушки тебя не достанут?

Луценко вздохнул.

— Достанут, — заверил я. — И будет хуже.

Луценко жалобно подул на перевязанную руку. Я вылил водку в раковину. Луценко поглядел на это с печалью.

— Сам посуди, — сказал я. — Мы столько лет работали, строили бизнес, нарабатывали базу, и что, теперь все бросить?

Луценко промолчал.

— Вот и я так думаю. Делаем вот что. Я разберусь с физкультурниками, а ты работай. Что у нас там по плану?

— Я забыл…

— Вспомнишь. Завтра отдыхай, потом за дело. Верхне-Волжская сумочная компания…

— Верхне-Вичугская, — поправил Луценко.

— Вот именно. Еще водка дома есть?

Луценко покачал головой.

— Вот и хорошо. Закажи супа или гуляш, горячего и с мясом, короче.

— Мне отрезали палец, — сказал Луценко.

— Может, врача?

— Нет! — нервно воскликнул Луценко.

— Скажем, что ты сам по пьяни…

— Нет! — Луценко вскочил с дивана. — Они велели не обращаться! Менты с ними заодно!

— Успокойся, Миша…

Луценко вернулся на диван. Схватил подушку, обнял.

— Жаловаться бесполезно… Где сигареты…

Луценко сунул руку в диван, достал жестяную чайную банку, из нее сигареты.

— Хочешь?

Я помотал головой.

— Ах да, ты же тоже… ЗОЖ-активист… Физкультурникам нельзя доверять, Витя…

Луценко затянулся, задержал дым, икнул.

— Мне кажется, это Уланов нам накаркал, — хрипло выдохнул.

— В каком смысле?

Луценко затянулся еще, выпустил в люстру замысловатый кудрявый дым.

— Он стишки читал — про Дросю и Хохотунчика… Помнишь? Там Хохотунчика крысы поймали и стали его топить в сортире, хотели у него узнать шифр сейфа…

Не думал, что Луценко так близко принял творчество Уланова.

— Так оно все и происходит!

— Тебя в сортире топили? — уточнил я на всякий случай.

— Мне палец отрезали! А обещались еще!

— Миша, ты сейчас не в себе, — сказал я. — Успокойся. Постарайся хотя бы.

— А чего успокойся?! Он же там открытым текстом написал — «Тушканчика поймали и к проруби ведут…»

Луценко опять истерически хихикнул.

— Это он нарочно все… Уланов, сука. Он нас сильно ненавидит.

— За что?

— Мы подняли его из грязи, книгу ему хотели напечатать, а он неблагодарная свинья… Дрося Ку… Дрося — это он и есть! Уланов — это Дрося Ку!

Луценко разволновался, просыпал пепел на палас, затоптал.

— Могу поспорить — это Уланов! Он с этим Треугловым скооперировался! Теперь нас трамбуют! Теперь нас истязают!

Луценко вытянул сигарету до фильтра, попробовал встать, но не встал.

— Лучше тебе солянку заказать, — посоветовал я. — Хочешь, позвоню в «Вердану»?

— Не, я лучше лапши…

Луценко снова сунул руку в диван, долго шарил и вытянул белемнит и гвоздь.

— Я должен немного полечиться, — сказал Луценко.

Он принялся строгать белемнит гвоздем, собирая на блюдце пирамидку из порошка, приговаривая:

— Тушканчик растерялся, тушканчик одинок, ему в хлебало дулю, ему в дыхло пинок…

По-моему, таких слов в поэзиях Уланова не было.

— Ослеп от недокорма, ослаб, ек-макарек, а тут вдруг приключился в отчизне Рагнарёк…

Я поглядел на Луценко с удивлением: отрезание пальца и бутылка водки,