«Жажду бури…» Воспоминания, дневник. Том 2 - Василий Васильевич Водовозов

За этими лидерами шла многочисленная (свыше 100 человек) рядовая армия трудовиков. Политический состав ее был не вполне однороден. В нее входил целый ряд партийных эсеров, выбранных помимо своего желания, и еще большее число эсерствующих, в партию организационно не входивших, но по духу ей принадлежавших, хотя и не согласных с бойкотом. Затем вначале были внепартийные эсдеки или эсдекствующие, которые под конец Думы из группы ушли. Остальные, составлявшие большинство, были рыхлой массой, которая могла бы присоединиться к кадетам, если бы Аладьин и другие не увлекли их в Трудовую группу.

Значительное большинство группы составляли крестьяне, но были и интеллигенты: присяжные поверенные и др.167 Средний интеллектуальный уровень не только первых, но и вторых был невысок. Из первых многие писали совершенно неграмотно. Для характеристики вторых приведу такой эпизод.

В комиссии Трудовой группы, разрабатывавшей вопрос об избирательном праве, я упомянул о «пассивном избирательном праве». На это раздалась реплика:

– Зачем нам пассивное избирательное право? У нас такого не должно быть.

Увы, эта реплика исходила от члена Думы, присяжного поверенного Заболотного.

Помню инцидент в самой Думе, виновником которого на этот раз был крестьянин (фамилии не помню).

При обсуждении какого-то вопроса, никакого отношения к земле не имеющего, он вдруг перескочил на малоземелье. Муромцев, конечно, вернул его к порядку дня.

– Извините, господин председатель, но ведь я простой крестьянин.

– Но и член Думы тоже, – строго заметил Муромцев.

Но при всем том работать в Трудовой группе было в высшей степени приятно: я не встречал другой аудитории, столь внимательной, столь интересующейся, столь осмысленно требовавшей разъяснений и направлявшей оратора, куда ей было нужно, и столь много умевшей извлечь из его слов.

Больший радикализм нашей группы сравнительно с кадетами сказывался почти по всем вопросам, всего резче – по аграрному, но также и по разным тактическим; трудовический ответ на тронную речь был проектирован гораздо решительнее, чем кадетский. Воззвание к народу по аграрному вопросу, долженствовавшее служить ответом на правительственное, в кадетской редакции оканчивалось призывом спокойно ожидать окончания работ Думы. Трудовики были решительно против этого окончания: они понимали, что Дума если может что-нибудь сделать, то только опираясь на содействие народных масс, тогда как кадеты верили в самостоятельную силу Думы как уже законченного органа законодательной власти. Воззвание было принято почти только кадетскими голосами при воздержании трудовиков.

Но я не буду излагать думской борьбы, – ее следует изучать на основании источников, и она не может быть темой для простых воспоминаний, в особенности человека, к Думе не принадлежавшего. Я буду говорить главным образом о внутренней жизни Трудовой группы.

Группа наняла помещение с обширной залой в конце Невского (у Знаменской церкви). Там постоянно кипела работа. В промежутках между думскими заседаниями происходили заседания группы, на которых подготовлялись выступления в Думе. Я был постоянным участником этих собраний. По временам появлялись и другие внедумские участники, являвшиеся с докладом или с разъяснениями по разным вопросам, особо приглашенные или сами предлагавшие свои услуги. В их числе было немало и вчерашних бойкотистов: так, например, раза два я видел там В. М. Чернова, встречал А. В. Пешехонова. По аграрному вопросу постоянно являлся В. П. Воронцов. По вопросу об амнистии делал очень интересный доклад проф. П. И. Люблинский168.

Секретарем (штатным) группа пригласила моего бывшего ученика, о котором я говорил в первой части своих воспоминаний и которого я знаю как Ваню Бонч-Осмоловского. Через кого он получил это место, я не знаю, но, во всяком случае, не через меня. Исполнял он свои секретарские обязанности очень хорошо169, хотя ввиду частых обращений к нему газетных репортеров он слишком по-мальчишески вообразил себя важной фигурой и с репортерами обращался свысока, иногда нетактично, без нужды раздражая их своими резками отказами в информации.

Значение группы росло с каждым днем. Ее выступления в Думе вызывали отголоски во всей стране, ее главные ораторы приобрели широкую всенародную популярность. В нее постоянно приходили ходоки из деревень заявить о сочувствии и просить при решении аграрного вопроса принять во внимание особенности положения их деревни. Беспрестанно мы получали приговоры волостных сходов о присоединении их волости целиком к Трудовой группе. Пусть подобные приговоры свидетельствовали о наивном непонимании самого смысла присоединения, но ходоки, толпившиеся у нас, приговоры, которые наш секретарь не успевал регистрировать и докладывать, газетные репортеры, – все это свидетельствовало об интересе к группе, о сочувствии ей, все это как будто (увы, только как будто!) давало право рассчитывать в случае чего на народную поддержку. Популярность группы вызывала интерес к ней в среде студенческой и радикальной интеллигенции, которая валила в группу массами, прося разрешения присутствовать на ее заседаниях.

– Я же ничем вам мешать не буду, я сяду здесь в уголке и буду сидеть смирно, – умоляли они.

Но члены группы, особенно крестьянские, стеснялись посторонних, да и само по себе присутствие неизвестных посторонних лиц на партийных заседаниях недопустимо, – и Ваня Бонч-Осмоловский, согласно с полученной им инструкцией, гонял их безжалостно. Само собою разумеется, что в тех редких случаях, когда посторонние все-таки оказывались, они своего обещания не исполняли и участием в аплодисментах поддерживали понравившихся им ораторов, что, разумеется, являлось неправильным вмешательством в жизнь группы.

Я выше сказал, что твердого постоянного состава группа не имела (не имела его и кадетская партия). Наиболее важным был случай, незадолго до роспуска Думы, ухода из нее группы социал-демократов с Михайличенко во главе. Но одного случая внутреннего кризиса, о котором говорилось в печати, положительно не было.

В кадетской печати в близкие к Первой думе годы несколько раз упорно был повторен (и один раз в статье за подписью Петрункевича) следующий рассказ.

В Трудовой группе имелась значительная группа, недовольная радикализмом ее лидеров. Накануне роспуска Думы эта группа в числе около 40 человек под председательством лица, пользовавшегося в группе уважением не меньшим, чем ее официальные лидеры, составила и подписала протокол об уходе из Трудовой группы.

Рассказ повторялся с утверждением, что он известен из источников, вполне заслуживающих доверия, и что он не подлежит сомнению170. Между тем для меня он не только подлежит сомнению, но [и] является совершенно не соответствующим действительности. Прежде всего – почему не названо ни одно имя? В частности, кто этот член Думы, пользующийся уважением наряду с лидерами?

Здесь почти несомненно имелся в виду Назаренко, хотя столь же несомненно, что уважением наряду с лидерами он не пользовался. Назаренко был крестьянин Харьковской губернии, произнесший в