Герой-любовник, или Один запретный вечер - Екатерина Гринева

Он протянул пачку. Я взяла ее и достала одну сигарету.

Франсуа чиркнул зажигалкой. Но этот интимный жест, когда женщина прикуривает и наклоняется к мужчине, был мне сейчас ни к чему.

– Я сама зажгу.

В глазах мелькнул насмешливый огонек. Но на это мне было абсолютно наплевать. Я спустилась вниз, чтобы поговорить об Эве. Я могу узнать то, что она недоговаривала мне или скрывала. Я не надеялась, что Франсуа будет говорить всю правду. Но я бы довольствовалась и полуправдой. Во всяком случае, у меня была бы информация к размышлению.

Я взяла из его рук зажигалку и поднесла ее к сигарете. Придвинула к Франсуа блюдце за неимением пепельницы. Курение всегда сближает. Раньше дикари у огня раскуривали трубку мира. Сейчас место трубки мира заняла обычная сигарета.

– Расскажи мне о ней, – попросила я.

Франсуа вздрогнул.

– Что рассказать? – вопрос прозвучал почти грубо. Таким образом он хотел скрыть свое волнение и растерянность.

– Все. Я же не видела ее шесть лет.

– Для этого нужно очень, очень много времени.

– Хотя бы кратко. Я буду рада и этому.

Франсуа метнул на меня странный взгляд, как будто бы проверяя: нет ли здесь какого подвоха, потом он выпустил колечко дыма и запрокинул голову. Курил он как-то по-женски: эротично, держал сигарету, как в рекламе, и таким же изящно-красивым жестом подносил ее ко рту.

– В последнее время Эва сильно изменилась. Раньше она была такой легкой, красивой, веселой… Как каскад огней.

– Фейрверк, – поправила я его.

– Да-да. Фейрверк. Летящие огни, смех. Я влюбился в нее сразу, как только увидел. Она – тоже. Очень жаль, – он сделал неопределенный жест в мою сторону, – что мы причинили невольную боль вашей семье. Ваша мама очень, очень любила Эву. Эва была ее любимицей.

Болезненный застарелый укол кольнул меня. Я даже удивилась: неужели я способна переживать из-за той давней семейной истории. Разве я не смирилась с тем, что я – умница, а Эва – любимица и красавица. Оказалось, что не до конца…

– Это она так говорила?

– Да. Она.

– А почему она ни разу не приехала? Когда я спросила ее об этом в телефонном разговоре, то Эва сказала, что ты был против всех контактов с родными.

– Я? – если Франсуа и сыграл, то сделал это очень натурально. – Я наоборот ей постоянно говорил, чтобы она купила билет и съездила на родину.

Кто-то из них врал. Но по причине отсутствия Эвы, выяснить, кто, не представлялось возможным.

– Жалко… – сигареты Франсуа были слишком крепкими для меня, и я закашлялась.

– А почему Эва не работала? Наверное, ей было скучно.

Франсуа заметно напрягся.

– С чего бы это? Красивая женщина не должна работать, зачем?

– Я так понимаю, что с началом мирового финансового кризиса у тебя возникли проблемы с работой. Но недавно ты получил выгодный заказ…

Франсуа устремил на меня долгий испытующий взгляд.

– Я вижу, вы с Эвой были намного более близки, чем ты говоришь. А что касается, работы… таланту всегда приходится трудно, особенно если кругом без-да-ро-вы.

– Бездари, – поправила я. И тут же поняла, что нужно срочно исправлять положение.

– Русские всегда так. Они могут общаться раз в год, но уж когда дорвутся до общения – выложат все. Тем более информацию о муже. Это – самое сладкое и наболевшее. Типа мужик – козел и скотина. А я с ним, бедная, маюсь.

– Это она так говорила обо мне? – изумился Франсуа.

– Нет. Я в общем.

– А что она еще обо мне говорила? – Франсуа потушил сигарету в блюдце и взял новую. – Кроме козла и скотины. Просто интересно.

– Да не говорила она так о тебе. Это я образно выражаюсь.

– Ах, образно.

– Эва никогда не хотела вернуться?

Франсуа поморщился.

– Это у вас, русских, такое странное представление о ностальгии. Вы считаете, что о родине надо часто вспоминать и плакать. О русских березках и старых друзьях. Мне жаль тебя разочаровывать, но Эве очень нравилось жить во Франции и менять ее на ваш… – он запнулся. – Провинциальный город, она не хотела. Прости, но это так.

– Извинение принято.

Я хотела задать еще парочку наводящих вопросов: узнать распорядок дня Эвы, чем она занималась, куда ходила.

Но Франсуа меня опередил.

– Мне очень важно найти ее. – Вторая сигарета курилась также красиво, как и первая. Хоть бери в руки видеокамеру и снимай для рекламы. В самый раз. Красивый француз красиво курит сигарету. – У нее серьезное психическое расстройство. А ты мне не веришь.

Я бросила на него взгляд исподлобья. Если честно, то я уже не знала, кому верить.

– Она может попасть в какую-нибудь неприятную историю, сама того не зная, – продолжал Франсуа. Она не может до конца контролировать себя. Понимаешь? Это ее проблема.

Я вздохнула. Возможно, Франсуа прав. У Эвы проблемы с головой и он хочет поскорее найти ее. Завтра я поговорю с Эвой, и мы решим, что делать. Но это будет завтра. А сегодня мне надо еще расспросить Франсуа. Но он словно предупредил мой маневр, откровенно зевнул, показав крупные белые зубы.

– Не выспался?

– Да. Пока ехал, торопился.

– Ты сегодня приехал?

Он кивнул.

– Сегодня. А что?

– Просто.

Мои расспросы Франсуа явно не нравились, он подтянул ноги и рывком встал с табуретки.

– Давай спать. Бай-бай. – И он насмешливо посмотрел на меня. – Хорошая девочка сбегает от плохого мальчика. Оставь мне свой телефон. Будем на связи. – Он достал из кармана сотовый. – Диктуй.

Я продиктовала.

Он подкинул телефон в воздухе и убрал его в карман.

– Где тут туалет?

– Во дворе. Если ты не заметил. Зеленое строение в углу участка.

– Зеленое строение, – повторил он. – В такой темноте это – ценный ориентир. Фонарик есть?

– Где-то был. Сейчас поищу.

Я повернулась к нему спиной и наклонилась над большим деревянным ящиком, в котором хранился всякий хлам. И только я повернулась к нему спиной, как удар сокрушительной силы обрушился на меня сверху. Все передо мной померкло, и я отключилась.

Очнулась я в полной темноте, голова страшно болела. Я сделала попытку приподняться и тут же рухнула обратно. Первые минуты я не могла сообразить, что со мной случилось – пока, наконец, картинка происшедшего не высветилась с четкой ясностью. Франсуа ударил меня по голове, когда я наклонилась над ящиком в поисках фонарика. Может быть, он еще здесь? Но зачем он это сделал?