Звездолет "Иосиф Сталин". На взлет! - Владимир Перемолотов

Три минуты гость читал, а потом вернул письмо хозяину. Высоко поднятые брови его красноречиво говорили о реакции на новости.

– Вам что-нибудь известно об этом?

Тот пожал плечами, глядя на него спокойно и даже доброжелательно.

– Один сумасшедший ученый не может стать угрозой Великобритании. Так что беспокойство мистера Вандербильта мне представляется излишним… Армия и флот позволят нам защитить страну от любых посягательств большевиков! Слава Богу, который любит Англию, у нас есть все, что необходимо!

Лицо Черчилля изменилось. Только что это было лицо человека, ожидавшего встретить понимание, но прошло мгновение, и в нем не осталось ни теплоты, ни понимания.

– Ваш оптимизм не внушает оптимизма мне… – сухо произнес он. – Британия, между прочим, вечна именно оттого, что мы внимательно смотрим по сторонам и замечаем то, что может угрожать нашей Родине!

Что бы вы ни думали, а человек, о котором нам пишут из-за океана, опасен.

Он взял письмо и, аккуратно сложив его, убрал в конверт.

– Не сам, конечно, а своими идеями, которые собирается довести до большевиков. Я не знаю, сколько истины в его измышлениях, но знаю упрямство красных. Если там что-то есть, они обязательно доведут дело до разрушительного конца, и я с трудом смогу представить последствия этого.

Его собеседник пожал плечами.

– Не думаю, что это возможно…

– А это неважно… Тут есть адрес. У вас есть кого посадить перед домом этого профессора, чтоб мы могли узнать наверняка, заинтересовало это русских или нет?

– Ну. Если вы считаете это важным.

В глазах МИ-6 светилось не понимание, а недоумение.

– Не так давно немцы не поверили в то, что танки стали реальностью, и поплатились за это на Сомме. Мне бы не хотелось, чтобы мы уподобились им. Если большевики заинтересуются тевтоном, то вы обязаны будете предпринять все необходимые меры, чтоб до Москвы он не добрался.

– Любые меры? – осторожно поинтересовался разведчик. Это слово его озадачило. Оно было редким в его лексиконе.

– Да, – повторил канцлер казначейства. – Любые!

…Мистер Вандербильт, владелец заводов, газет, пароходов и многого другого, сложил письмо, сунул его в боковой карман, положил подбородок на сцепленные ладони, а те – на позолоченного серебра рукоять трости и стал смотреть в окно. Плавное покачивание рессор не успокаивало, а, напротив, поднимало в душе мутную злобу от недавнего разговора.

Даже вереница зеленеющих деревьев за стеклом казалась не праздничным обрамлением города, а издевкой. Сквозь чисто вымытые окна автомобиля вашингтонские улицы смотрелись достойно, однако он помнил, что и тут недавно шумели демонстрации.

Конечно, в центр города смутьянов и горлопанов не пустили, но все же они появились в столице и не постеснялись выйти на улицы поорать и побездельничать, вместо того, чтоб как все порядочные американцы работать в поте лица, как вот, например, Чарли.

Мистер Вандербильт посмотрел на водителя и некстати вспомнил, что как раз восьмого марта шофер был свободен. Неприятный холодок коснулся сердца, а Чарли, словно почувствовав неладное, повернулся и вопросительно глянул на босса.

Нет, Чарли, конечно, вне подозрений, но сколько вокруг настоящих смутьянов только и ждут момента…

Он гневно дернул щекой, поняв, что слово в слово повторяет то, что только что говорил Госсекретарю. Вспомнился и пустой, ничего не обещающий взгляд.

Ему не верили! Ему никто не верил!

Что же делать?

В вопросе, часто задаваемом миллионером самому себе, чувствовалась изрядная доля растерянности. Почему-то получалось, что опасность ползучего большевизма видел только он. Никто, ни Госсекретарь, ни сенаторы, ни сам Президент не верили в очевидную угрозу. Они думали, что все закончилось, что красный медведь, обломав когти на Польше и Германии, вроде бы успокоился, перестал тянуть лапы в Европу, где у САСШ имелись свои интересы, и стал принюхиваться к Азии. Это устраивало всех – и Конгресс, и Президента Северо-Американских Соединенных Штатов.

Миллионер не задавал вопроса «Почему». Вопрос имел значение риторического.

С одной стороны, торговля с Советами приносила фантастические прибыли. В огромную страну, только что пережившую пятилетнюю Гражданскую войну, а до этого поучаствовавшую в Мировой, продать можно было все, что угодно.

А с другой стороны, что тоже было совсем недурно, головы об Азии должны были болеть у Великобритании и Франции. Таким образом, сиюминутные интересы для политиков оказались важнее завтрашних, а золото – сильнее принципов и здравого смысла.

Правительство верило большевикам, а он – нет. После того, что они сделали со своей страной и пытались сделать с Германией, Венгрией, Польшей, – не верил. Особенно после того, как получил посылку от своего конфидента в СССР мистера Гаммера. И кто-то еще пытается убедить его, что там не осталось умных людей! Идиоты!!! Нет, большевики ни перед чем не остановятся и, дай им волю, когда-нибудь доберутся и до Америки!

Иногда он казался себе Ноем, стремящимся объяснить тупым согражданам неизбежность Потопа или ангелом с трубой, что должен был вострубить, но от этого ничего не менялось.

Люди, разделявшие его убеждения, были либо слабы, либо неизвестны, да и было их не так много.

Его трубу никто не слышал, его слов никто не понимал.

Ною было легче – у него хоть были послушные сыновья. А у него не было ни сыновей, ни союзников. Он вздохнул. Надежды на Президента и на Госдепартамент у него не осталось, а это значило, что опереться на авторитет власти он не мог.

Конечно, у него имелся авторитет денег, но чтоб бороться с идеологией большевизма, этого было мало. Британцы поверили ему. Черчилль написал о своей озабоченности, но этим и кончилось. По всему выходило, что к авторитету денег нужно было прибавить авторитет личности. Только вот где отыскать такую личность?

…Они уже поворачивали к особняку, когда, обгоняя их, мимо пронесся темно-синий «Роллс-ройс». Чарли притормозил, и «Роллс», подрезая его, словно правила не для него писаны, свернул к подъезду отеля. Водитель что-то проворчал сквозь зубы, вынужденный остановиться.

Из машины вышел молодой мужчина и направился к дверям.

Миллионер не обратил бы внимания на нахала, но навстречу ему, из темноты, ударили вспышки яркого света. Репортеры – человек двадцать – встали стеной перед входом, щелкая затворами фотокамер, и гостю пришлось лавировать среди них, чтоб пройти внутрь. Мистер Вандербильт смотрел на эту кутерьму, не вполне понимая, что происходит.

– Кто это, Чарли?

Шофер обернулся. Лицо его было невозмутимо и уважительно, но в голосе миллионер почувствовал удивление.