Зеркало Елены Троянской - У. Уилер

— Не знаю, правильно ли я поступил… — буркнул Суон в усы.

— О, вы поступили единственным разумным образом! — горячо заверила Ива. — Поверьте, иначе и должно было случиться. В конце концов, это я послужила виной…

Ива посерьёзнела вмиг. Суон смотрел на неё в глубочайшем изумлении.

— Не смотрите на меня так, дорогой инспектор. Моя ответственность за всё случившееся несомненна. И я ещё сама не знаю, насколько велика эта ответственность.

Джексон встретил Дороти Мадж на пороге секретарской. На нём лица не было. Он осунулся за ночь так, словно пережил страшное горе, глаза его выражали безысходное отчаяние, руки дрожали, словом, он казался глубоко потрясённым и раздавленным.

— Что случилось? Ему хуже? — спросила Дороти тревожным шёпотом.

— Нет. В том-то и дело, что ему лучше, — не своим голосом ответил Джексон, глядя куда-то мимо вошедшей. — Да, простите ради всего святого, я сейчас плохо соображаю. Его светлость сообщил мне, что в ближайшее время мне следует подыскать себе новое место.

— Как, лорд Карниваль собирается вас уволить? — в ужасе переспросила Дороти. — Но почему? Что случилось?

— Дорогая, за вчерашний день произошло столько событий, что я затрудняюсь, с чего начать. Когда вы ушли позавчера, его светлость собрался и выехал, вероятно, в клуб, но ничего не сказал. А вечером нагрянул доктор Хинксли и сделал мне выговор. Подумайте, какая бесцеремонность! Будто бы я могу заставить его светлость сидеть дома! Тем не менее, вчера утром я осмелился просить лорда Карниваля быть более осмотрительным, и получил форменную выволочку. Можете себе представить моё состояние! Но это всё ерунда. Вчера тут была полиция! Инспектор с какой-то глупой фамилией. Впрочем, неважно. После его визита начался совершенный Бедлам. Кажется, лорд в самом деле тронулся рассудком. Он сказал, что собирается покинуть Англию. Он собирается продать дом.

Я должен был догадаться. Да-да, теперь я понимаю! Он же был не в себе в последнее время… Может быть, ещё не поздно обратиться к специалисту по нервным болезням? Боже мой, они разорвут меня на части… я имею в виду родственников.

А ещё он велел мне в течение месяца закончить каталог его библиотеки и коллекции. Он собирается передать их музеям и каким-то благотворительным обществам. Пожалуй, я сам сойду с ума. Я почти закончил каталог его коллекции произведений искусства, но библиотека! Знаете ли вы, голубушка, сколько книг в этой библиотеке? О, бог мой, пока я остановился на третьей тысяче, и конца этому не видно! Пожалуй, когда я получу расчет, я буду совершенной развалиной… Пять лет, пять лет жизни! А ведь мои стихи печатало Нортумберлендское поэтическое общество! Не бог весть какие стихи, но я мог бы, вероятно, со временем… О, это всё пустое!

Из уверенного в своей компетентности профессионального секретаря Эдвард Джексон всего за день превратился в истерически суетливого мелкого клерка.

— Постойте, постойте, — прервала Дороти бессвязный поток речи, — вы хотите сказать, что здесь была полиция?

— Именно, и самым бесцеремонным образом!

— Как это странно! И лорд Карниваль собирается уехать из страны? Но почему? Может быть, это связано с его здоровьем? Он желает поменять климат?

— О, вы думаете — его светлость снизошёл до объяснений? Вы ещё не вполне поняли его характер? И надо распорядиться по поводу гостевой спальни, лорд Карниваль сегодня ждёт кого-то… Боюсь, что вы зря пришли.

Безысходность захлестнула несчастного секретаря, и он в бессилии упал в кресло.

— Что же, побуду здесь, раз уж пришла, — смиренно ответила Дороти, — вдруг что-нибудь понадобится. Мистер Джексон, не предавайтесь унынию. Послушайте, — продолжила она несколько энергичнее, чтобы хоть немного расшевелить секретаря, предавшегося отчаянию, — я не могу смотреть на вас, когда вы в таком состоянии. Вы слышите меня? Я умею печатать на машинке. У меня прекрасный почерк. Раз уж мои услуги медицинской сестры здесь не нужны, я могу сегодня помочь вам с бумагами.

Джексон поднял глаза на Дороти:

— Но… удобно ли это?

— Несомненно, удобно, — решительно ответила та.

— Вы ангел, Дороти, — сердечно произнёс Джексон. — Я печатаю довольно медленно, так что, если бы вы могли перепечатать вот это, — он выложил перед ней ворох рукописных листов, — я был бы вам очень признателен… О, а я даже не могу пригласить вас поужинать! Боюсь, в ближайший месяц я вообще не выйду из особняка!

— Оставьте, Джексон, я делаю, что могу. В конце концов, это тоже своего рода… акт милосердия, — ответила сестра, располагаясь за столом у пишущей машинки. — Это что, рука лорда Карниваля? — поинтересовалась она, приноравливаясь к огромному «ремингтону» и просматривая листы из середины стопки.

— Это? Нет, это писал кто-то из его агентов. Ужасный почерк, не правда ли? — виновато посетовал секретарь.

Дороти решительно застучала по клавишам; Джексон, с восторженным умилением полюбовавшись её энергичной работой, углубился в другие дела. Через некоторое время звякнул электрический звонок. Джексон жестом показал Дороти приостановить работу и выскочил из секретарской.

Пока он получал очередные распоряжения от Карниваля, Ива внимательно и жадно просматривала описания предметов коллекции лорда. О, в залах и в кабинете она видела далеко не всё, чем мог бы гордиться его светлость! Пролистав страниц десять подробного описания живописи, она, наконец, добралась до древностей и буквально впилась глазами в неразборчивые строки.

Сомнений не было — это был почерк доктора Купера, и его манера описывать предметы — дотошная, любовная, почти экзальтированная. Он продал Карнивалю всего с десяток предметов, — но Боже милостивый! — какие это были предметы! Античное золото, индийские драгоценности, китайские камни! Но особенно Иву заинтриговали листы с отсутствующими описями. Да-да, в разных листах какие-то статьи были аккуратно вырезаны. Судя по пропускам, таких описей было две, или три, от силы — четыре, если описания были достаточно краткими, что, впрочем, было не в манере Купера.

— Разве его светлость что-нибудь продавал из своей коллекции? — между делом спросила Ива, когда секретарь вернулся, и она вновь могла приступить к работе.

— Нет, что вы, никогда! — с некоторым даже возмущением ответил Джексон. — Он много покупает, это верно; но чтобы продавать — никогда!

Секретарю пришлось заняться своей работой, а Ива ещё некоторое время сидела, глядя на изрезанные листы и испытывая необыкновенное волнение. Ничто уничтоженное не исчезает навеки. Зияющие пустоты хранили память о беглом, с сильным нажимом и длинными косыми петлями, почерке Купера. Призраки слов, почти невидимая паутина письма колебалась в воздухе, строки торопливо набегали одна на другую, словно опасаясь так и остаться безвестными. Ива хотела различить буквы, но тут Джексон задал ей какой-то вопрос, Ива отвела взгляд от листа, и тени слов растворились в воздухе.