Могрость - Елена Маврина

Дверь заглушила обвинения сестры. Витя включил ноутбук, открыл браузер. Он нацепил наушники, врубил инди-рок и принялся вновь просматривать знакомые вкладки. В своих неумелых поисках он ушел от сатанинских культов к общей психиатрии. Остатки логики указывали на то, что у них с сестрой случились коллективные галлюцинации. За последний месяц он содрогался в ночи не единожды, но только от кошмаров. Наяву ему ничего не мерещилось, никто его не преследовал.

Спустя час в доме утвердился полумрак. Экран источал усыпляющее свечение. Голова раскалывалась от музыки, он снял наушники. За окном лешим свистел ветер. Витя принял душ и залез в постель.

Тепло возвращалось медленно, но одеяло служило защитой. Словно в детстве. Когда ему было тошно, он вспоминал детство: моменты, в которых верилось, что одеяло – щит от монстров, а связанный мамой жилет – кольчуга богатыря. Как бы он не сердился, ему было спокойнее от присутствия в доме сестры, неравнодушного человека. С другой стороны, боязнь за нее подрывала спокойствие.

Родной дом ему казался проклятым. Но ужас не леденил кровь. Его сокровенный страх воплотился два года назад и обесточил фобии, разладил чувства. Он даже не помнил, когда в последний раз искренне радовался. Витя потер глаза. Пожалуй, когда они планировали поездку на море. Он возмущался, что мама отказывается учиться плавать, а она – что он стесняется танцевать. Это был целый конфликт в комических действиях, который завершился спустя неделю: Вика предложила танцевать вальс на последнем звонке. Ее партнер слег с ангиной. Витя сжал кулак на лбу. Перед глазами стоял майский день. Репетиция последнего звонка, черноглазая Вика в воздушном лиловом платье: «Эй Руднев, бросай подпирать стену. Ну же, ты наблюдал. Полный оборот в два такта. – Она шутливо кружилась с поднятой рукой. – Раз-два-три. Раз-два-три. Все девчонки влюбятся. Соглашайся, теска. Музыка и эйфория».

Он неправильно расценил ее предложение. Слишком раздул мечты в воображении, навыдумывал. Вика жила общением, а ему не верилось, что она улыбается ему просто так, шутит с ним просто так, откровенничает просто так. Просто так. Дружески. Как с забавным приятелем – с человеком, который на ее ответ озлобленному физику: «Переписчик однажды попытался опросить меня», единственный продолжил цитату: «Я съел его печень с бобами и хорошим кьянти»2.

Просто друг. Не верилось, и не хотелось верить.

Уснуть долго не получалось. Витя лежал на кровати, вслушиваясь в тишину комнат. Он спал в доме третьи сутки, намеренно запуская котов на веранду, включая свет, телевизор, ноутбук. Но сегодня он впервые за неделю засыпал в темноте. А приговором хладнокровию стала полная бессонница. Витя включил бра у кровати, открыл роман Воннегута. Чтение уняло тревоги, его сморил сон.

Удар вышиб из сна, словно фура без тормозов – легковушку. Витя вздрогнул, осмотрелся. Комната чернела темнотой. Холод смыкал коченеющий. Он потянулся к бра – свет не зажегся. Тревога заискрилась по нервам, кольнула пальцы. Опустить ноги на пол виделось пыткой.

Справа на стене синел прямоугольник окна. Тюлевая занавеска покачивалась. Казалось, кто-то таится за ней, подглядывает. Но одиночный стук в дверь захватил в ловушку внимание. Витя вновь дернул за шнурок бра. Безуспешно. Удар повторился, словно биение крыльев птицы. А затем раздалось царапанье. «Коты, – мелькнула догадка. – Анька впустила».

– Аня! – позвал Витя, озираясь.

Царапанье затихло, и ему вдруг стало нестерпимо жутко. Витя прикусил щеку, но кошмар не прервался. Он не спал. Все происходило наяву. Звать сестру уже не получалось: голос немел где-то в горле. В полумраке комнаты очертания двери приобретали ползущие контуры. Витя поднялся и вздрогнул, у ног ощущая нечто щетинистое и скользкое. Последовал толчок в спину – и пол сотряс грохот. Витя заторможено осознал, что причина грохота – его падение.

Он закричал, точнее попытался: голосовые связки надрывались без единого звука. В нос ударил прогорклый смрад дыма. Дыхание свело, руки налились свинцом. На него набросилась тень. Хрупкая. Сутулая и костлявая. Он забил кулаками по воздуху, кромсая пальцами дым, безуспешно надрывая голосовые связки. Теперь тень хрипела из угла у окна, скреблась в приоткрытом шкафу. Позади зашелестели голоса. Витя занес кулак и на развороте что силы врезал им в пустоту, следующий удар пришелся в дверь, распахивая ее настежь. Витя сцепил зубы, кода боль взорвалась в кулаке, обездвижила руку. Новый толчок в спину откинул его на стену. Витя осел на пол.

Вспыхнул луч фонарика. Звуки комнаты стихли, угадывался только тихий голосок Ани: «Витя! Вить? Что там?» Аня стояла за диваном, водя лучом по потолку. За ее спиной от окна кралась призраком тень. Свет фонарика ударил ему в глаза. Аня оглушительно заверещала. Сыпались удары о стену, с комода падали вещи.

Витя безуспешно напрягал силы. «Не трожь! Не трожь! Не трожь ее!» – пульсировало в голове, но ноги будто парализовало, движения давались с трудом. Оцепенение спало. Его рука ударила по выключателю. Спальня ослепила светом. Аня, вжалась в угол, притихла мышью, жмурясь в полосе освещения.

– Цела? Ань? – приближался он к ней. Ее руки кровоточили ссадинами, пижама багровела разводами и рванными дырами. Сестра пугала его молчанием и отсутствующим взглядом. – Это я, – напомнил Витя, прикладывая руки к груди.

– Здесь был мужчина.

Аня недоверчиво осматривала его.

– Нет. Это я.

Витя приложил ладони к груди, остановился.

Аня схватила с пола фонарик, сжимая его оружием; поднялась, сделала робкий шаг навстречу, но тут ее взгляд пытливо нырнул за его спину. Комнату раскроил дикий вопль ужаса. Витя обернулся. Окно спальни зияло открытым – с подоконника скалилась тварь. Одноглазая, покатой спиной напоминающая гиену. Короткая морда, приплюснутый нос. На воспаленной коже плешивыми островками белела щетина, под черной гривой серели оголенные ребра. Витя моргнул, полагая, что тронулся рассудком. Вместо одной кожистой лапы спереди выступали кости предплечья: человеческого, с обвисшими кусками трупной ткани и ободранной кистью. На синюшном пальце желтел янтарем перстень.

Тварь вздыбилась, оскалилась, зашипела – и прыгнула с подоконника в ночь.

На мгновение сестра притихла, слабо пошатываясь от схлынувшего крика. Витя попытался приблизится к ней, но она зашлась истерикой, гоня прочь уже не тварь из кошмара, а собственный испуг.

– Закрой окно! – требовала панически. – Закрой окно! Закрой его!

В горячке волнения Витя словно задраивал люк. Аня безумно металась вдоль дивана, полосуя лучами тьму:

– Ты видел? Видел? Что это, Витя? Скажи, что это?!

Язык отказывался слушаться, во рту пересохло. Такое он видел впервые. Не померещилось. Не завитки дыма, иллюзии, тени в полумраке. Это