Язык его пропавшей жены - Александр Трапезников

— Трапезонтской? — переспросил Черемисинов. — Через «т» или «д»?

— Через колено, — рявкнул на него Велемир. — Не лезь, пес.

Он вспомнил почему-то об авторе, книжку которого зашвырнул в угол комнаты. Ферапонтов мягко улыбнулся, словно угадав его мысли.

— Нет, тот, с кем вы так небрежно обошлись, к Антиохии имеет лишь косвенное отношение, хотя дальние предки его из Трапезунда. Но вот он-то и проводил некие разыскания по поводу Кривоезерской Иерусалимской иконы. Собственно, мы вместе этим занимались. И Праязыком тоже. Ну, насчет последнего мы еще успеем с вами потолковать. А пока обратимся к иконе, написанной на второй кипарисовой доске.

Велемиру понравилось, что Матвей Яковлевич сейчас говорит спокойно и ясно, без всякого юродства. То ли тема такая, то ли ему самому порой надоедала собственная словесная клоунада.

— Но сначала позвольте рассказать предысторию.

— Позволяю, — кивнул Велемир, приканчивая клубнику и наливая себе уже вторую кружку парного молока. Краем глаза он заметил, что Черемисинов снова достал свой блокнот с карандашом и изготовился вести протокол собрания. Экий хлыщ! И все-то он за Ферапонтовым конспектирует. Видно, в отличники набивается. Катя же сидела молча, не пошелохнувшись, во все глаза глядя на юрьевецкого гуру.

— До середины десятого века эта икона оставалась в Иерусалиме, — продолжил Матвей Яковлевич. — Затем греческим царем Львом Великим была перенесена в Константинополь и помещена в храме Богородицы Пигии, что означает «источник». Она и являлась духовным живительным родником для всех страждущих. При императоре Ираклии на Константинополь напали скифы. Кстати, скифские изображения встречаются и на орнаменте нашей церкви, которая была построена еще до татаро-монгольского ига, в самом начале тринадцатого века. Например, кентавры. А ведь известно, что скифский воин был с конем одно целое, об этом еще Геродот писал, «отец истории». Так что мы, юрьевцы, может быть, последние уцелевшие скифы.

Черемисинов строчил карандашом по бумаге, как заведенный, не поднимая головы.

— Тогдашнее нашествие скифов на Константинополь удалось отразить лишь по молитвам всего греческого народа перед Иерусалимской иконой Богоматери. А когда на Византию предприняли поход руссы, в начале X века, икона была взята в Херсонес. Почему? Думаю, промыслительно. Ведь в Херсонесе позже крестился святой князь Владимир, который и увез этот образ с собой в Киев. Вот и получается, что вместе с Иерусалимской иконой к нам на Русь пришло и Православие. Так святыня перемещалась в пространственно-ключевых точках Истории. И так она оказалась на Руси. Проходит еще несколько столетий. Отечественная война, Наполеон. Французы входят в столицу, во многих храмах устраивают конюшни. Воруют церковную утварь. Похищают и Иерусалимскую икону. Вывозят ее в Париж, где она и находится доныне в соборе Нотр-Дам.

— А Кривоезерский список? — задал вопрос Велемир.

— С Иерусалимской иконы существовало несколько списков, — ответил Ферапонтов. — Один из них, в селе Измайлово, был столь тяжелый, что поднять его могли вместе с ковчегом лишь восемь человек. Другой находился на Волыни, в селе Онышковцах. Есть в Бронницах, в Чернигове, в других местах. Все они чудотворные.

— Как правильно писать: «Анышковцы» или «Онишковцы»? — вскинул голову Черемисинов.

— Уймись, дурак! — толкнул его в бок Велемир, отомстив за предыдущего «дурака» в свой адрес. — Продолжайте.

— Самый чудотворный и почитаемый, хотя так говорить и нельзя, все — намоленные и божественные, хранился в Кривоезерском монастыре. Точнейшая копия Иерусалимской иконы. Икону отпускали во все ближние и дальние городки и села, где она спасала от чумы, холеры, голода, пожарищ, поднимала немощных, возвращала зрение. К примеру, в июле 1859 года в Гребецком овраге в Юрьевце произошел пожар. В доме одного мещанина, Черемисинова.

— Я? — вскинул голову мелкий предприниматель.

— Ты, ты, такой же, — кивнул Ферапонтов. — Огонь распространялся очень быстро, сразу же сгорело еще четырнадцать домов. К счастью, Иерусалимская икона в это время находилась в соборе. С молитвенной честью ее вынесли и приблизились к месту сосредоточения огня. И почти мгновенно ветер, дувший на северо-восток, переменил свое направление на запад, а искры, сыпавшиеся на город, начали падать внутрь оврага и на гору. С того времени юрьевцы относятся к Иерусалимской иконе с особенной теплотой и почитанием.

— А Черемисинов? — спросил Черемисинов.

— Тот исчез, а этот — вот тут, — улыбнулся Ферапонтов, вновь погладив его по голове. Очевидно, он относился к нему как к любимому, но бедному умом пасынку. А может, видел в нем себя в молодости.

— Так Иерусалимская икона сохранилась? — спросил Велемир.

— Нет, — ответил хозяин. Улыбка не сходила с его уст. Такая же загадочная, как у Моны Лизы. Он молчал, словно не хотел больше говорить на эту тему. Но, пристально вглядевшись в Велемира, все же произнес:

— Но я точно знаю, что она где-то в Юрьевце. Укрыта до поры, до времени.

— Как?.. Где же?.. Почему?.. — спросили, кажется, все трое, одновременно. Вырвалось разом.

А Ферапонтов в ответ произнес загадочную фразу:

— Иконы являются и исчезают и ждут своего часа.

И добавил, еще раз внимательно посмотрев на Велемира:

— Однако мне пора назад в школу. Ребятишки заждались. Продолжим в другой раз.

Дом с башенками на Трубной площади оказался элитным жилым строением и ничего подозрительного в себе не таил. К тому же у подъезда маячили два полицейских из вневедомственной охраны.

— Вот здесь я и живу, — произнес Велемир Радомирович. — Давайте зайдем и продолжим. Хватит гулять без толку. В ногах правды нет.

Но, поскольку они колебались, он добавил, многозначительно поглядев на Марину:

— У меня есть текила. Золотая.

— У нас у самих есть текила, — недовольно буркнул Вадим. Ему как-то не очень хотелось водить невесту к посторонним людям. Знаем, чем это заканчивается. Ничем хорошим. Но, в то же время, интересно было узнать продолжение, а может быть, и окончание всей этой странной истории. Такое же желание владело и Мариной. И любопытство взяло вверх.

— Ненадолго, — согласился юрист, взяв девушку под руку. — Буквально на полчасика.

Однако какие-то нехорошие предчувствия уже стали поскребывать в его сердце. Пока они поднимались по лестнице на второй этаж, «соломенный вдовец» молчал, но в квартире — весьма просторной, трехкомнатной, правда, основательно запущенной и запыленной — сразу повел их к висевшему на стене фотопортрету и поспешно, словно наверстывая упущенное, заговорил:

— Это она, на свадьбе. Снимали на Воробьевых горах. Двадцать три года назад.

Со снимка на них несколько удивленно глядела изящная красивая девушка, очень похожая на Николь Кидман, в белом подвенечном платье, который теперь напоминал саван.