Отчий дом - Евгений Чириков

— Мотрите, мотрите! Барина повели куда-то!

Измученный Павел Николаевич шел с опущенной головой, и действительно было похоже на то, что его ведут. Совсем непонятно: к нему приезжало всякое начальство в гости, однажды останавливался у него архиерей, и вдруг такая перемена. Одни жалели, другие изумлялись, а были и те, что злорадствовали:

— Повели бычка на веревочке!

Отчаянный Васька-пастух уходил из кухни в темноту ночи, шпионил и возвращался в кухню с новостями и слухами. Васька шептал, что баре опять хотели убить царя и что к делу этому причастны здешние господа. Прибег в кухню отпущенный жандармом от ворот караульный Никита — водицы испить:

— Чудны дела Твои, Господи! — с жадностью глотая из ковша воду, шептал он.

— А что слышно там, у ворот, Никита? Ты с начальством стоишь…

— Да все господа… царем недовольны… Сказывают, всех нас к допросу поведут. А что скажешь? Ничего хорошего я сказать не могу: сам раз слыхал, как наши господа про царей разговаривали…

Бабы шутят:

— Мотри, Никитушка, не причастен ли и сам-то ты к этому делу?

— Ты эти шутки не шути! Богу грешен, а царю не виноват. Как перед Богом, так всему миру скажу. В одном повинен: поленился тогда становому сказать.

— Куда, Никитушка, нашего барина-то провели?

— В каретник. Обыск там делают… О, Господи, и сам пропадешь с ними!

Никита перекрестился на ходу и побежал к воротам.

Только к рассвету кончили обыск и перешли в дом, в столовую, показания снимать да протокол составлять. Допросили Павла Николаевича о его братьях, об Александре Ульянове и его брате Владимире, не занимались ли они, проживая в Никудышевке, пропагандой, распространением нелегальной литературы. Павел Николаевич дал самый лучший отзыв обо всей молодежи и высказал предположение, что тут кроется какое-нибудь недоразумение или ошибка.

Допрашивали кухарку, горничную, кучера, работников. Все шло благополучно: либо «ничего не знаем и не ведаем, мы люди темные», либо «а кто их знат!».

— Мало ли каких гостей у господ бывает? Разя всех их упомнишь.

— Мы ихнего разговору не понимаем…

— В игры играли, пели да плясали — вот и все их занятие было!

Про братьев Дмитрия и Григория говорили:

— Хорошие господа. Никакого зла от них не видели.

Полковник показывал им фотографии пойманных на Невском проспекте преступников:

— Не были вот эти здесь в гостях? Припомните! Присмотритесь!

— А как их запомнишь? Они все на одно лицо!

Мужики и бабы были в ужасе и думали только об одном: как бы не припутали к этим господским делам! Замают допросами! Всех больше боялся Никита, и когда до него дошла очередь и прокурор, лениво позевывая, произнес заученную фразу с предупреждением говорить правду и с угрозою закона за лживое показание, — Никита грохнулся в ноги:

— Как перед Богом, так и перед вами, господа начальники… Что было — то было…

И, поднятый на ноги, он начал корявым языком, полным междометий и пауз, с жестами рассказывать о том, что когда-то услыхал под барским окошком:

Не отпирайся, барин!.. Того… Было! Было! Я тогда под окошком стоял…. Что касаемое тебя, ты злодейства не того… И вот тоже… как перед Богом, скажу… Вот крест! Братец твой Гришенька этих злодейств тоже того… Оба вы так прямо будем говорить, не того то есть. А Митрий Миколаевич, он одобрял, что царя Ляксандра-ослобонителя прикончили…

Павел Николаевич пожал плечами и сказал совершенно спокойно:

— Возможно, что этот дурак слышал какой-нибудь принципиальный спор, какие ведет молодежь, и ничего не понял…

— Как же ты, барин, отпираешься! Припомни-ка: ты братца-то Митрия Миколаевича тогда Христом пристыдил, а братец Гришенька очень даже рассердились…

— Значит, Павел Николаевич и Григорий Николаевич осуждали злодеяние? — громко переспросил прокурор.

— Правильно! — радостно выкрикнул Никита, отирая рукавом рубахи градом катившийся со лба пот.

— Ну а Дмитрий Николаевич? — спросил полковник.

— Тот соглашался… Так, байт, им, царям, и следует… Того значит… Приканчивать их то есть.

Бесконечно долго писали протокол обыска и допроса. Понятые истомились и сонно моргали глазами, ничего уже не понимая. Когда протокол был им прочитан и прокурор спросил:

— Так? Подтверждаете?

— Согласны! Все правильно! — хрипло в три голоса откликнулись очнувшиеся от дремы понятые.

— Господа понятые, вы свободны. Можете уходить!

Шумно и радостно двинулись понятые и вся толкавшаяся в передней дворня вон из барского дома, где царствовал теперь хаос, как выражался Павел Николаевич, неприятельского нашествия. Как бы то ни было, а Павел Николаевич чувствовал себя до некоторой степени победителем, блестяще отразившим нападение. Если бы не дурак Никита, полезший со своим покаянием, так и все было бы великолепно. Утопил, дурак, Дмитрия! Оставалась еще одна мучительная загадка: братья арестованы, но в чем и насколько они скомпрометированы в событии на Невском? При допросе это осталось туманным. Арест Гриши давал повод надеяться, что братья в этой истории, как говорится, сбоку припёка: Григорий, как толстовец, не мог принимать участия в этом кровавом предприятии, а тоже арестован…

Было уже утро, когда все кончилось, и на дворе стояла тройка, в которой незваные гости должны были уехать. Унтера запечатывали изъятые бумаги в пакеты. Прокурор тихо совещался с полковником. В чем-то было у них разногласие. Павел Николаевич чутьем понял, что вопрос идет о нем:

— Я могу считать себя свободным? — спросил он гордо и независимо.

— Видите ли, в чем дело…

Прокурор виновато и застенчиво объяснил, что временно, до ответа из Петербурга на телеграмму, Павлу Николаевичу придется пожить здесь…

— Домашний арест?

— Это лучшее, что мы в силах для вас сделать. Потрудитесь дать подписку о невыезде из своего имения впредь до распоряжения из Петербурга!

Павел Николаевич попробовал возмутиться: служба и ее обязанности требуют его пребывания в городе. Он никуда не убежит, потому что нет к тому никаких поводов. Но в дверях показалась истомленная и раздраженная Елена Владимировна и, игнорируя полковника и прокурора, громко сказала мужу:

— Да выдай ты, ради Бога, эту подписку! Пусть только поскорее… Я больше не могу выносить этого глумления!

Полковник обиделся:

— Если вашей супруге наша любезность кажется глумлением, то домашний арест можно заменить тюремным замком…

Прокурор успокоил полковника, а Павел Николаевич помог в этом прокурору:

— Нервозное состояние… Не спала всю ночь… Прошу в кабинет — закусить на дорожку чем Бог послал. После трудов праведных.