Дракон, который меня похитил - Ксюша Левина

В горле пересохло и губы потрескались.

— Нет, вы сбежите, — улыбнулся он.

Я не видела его лица, но слышала улыбку, она порхала по комнате бабочкой и делала мир чуть более цветным.

— Не сбегу… я еле стою на ногах, — пришлось вырваться силой, сесть в постели и тут же голова снова стала кружиться.

— Тш-ш… — Габриэль поддержал меня, помог лечь на подушку.

После его рук постель показалась слишком холодной и неуютной. Это пугало и смущало, но сознание оставалось до сих пор слишком мутным, чтобы я бралась анализировать происходящее.

Легла на бок, спиной к Габриэлю, положила руку под голову и прислушалась к ощущениям.

Кажется, за окном уже был рассвет, спать совсем не хотелось. Вставать тоже.

— Вы самая уютная женщина из всех, кого я встречал, — усмехнулся Габриэль, даже не спросив, как я себя чувствую.

А меня это особенно сильно повеселило.

Пришлось бы отвечать «нормально», «хорошо» или «плохо», но нет же! Этот невыносимый мужчина начал с комплиментов, и я рассмеялась.

Но стоило смеху нарушить тишину, как Габриэль зашевелился за моей спиной.

Обернуться не хватило решимости, но было кое-что получше. Напротив кровати стояло зеркало! И я видела там мужчину, который снимает… рубашку?

— Что вы?.. — начала было, но не успела договорить.

Возмутительный мужчина лёг на бок и прижал меня к себе.

— Терпеть не могу спать в одежде. А до утра ещё пара часов… Можно потратить её на сон, — он пожал плечами.

— Я выспалась, — прохрипела в ответ, смирившись, что спорить с этим человеком бесполезно.

Он хочет спать рядом — он будет спать.

— И хочу пить.

— Ну конечно, сейчас я встану за стаканом воды, а она даст дёру и лови потом эту кошку на каком-нибудь дереве,  —  усмехнулся Габриэль мне в шею, вызвав мурашки, а потом встал и пошёл к столику, где Татта оставила графин и стакан.

Я выпила залпом, кажется, не меньше литра. Потом легла обратно, потому что подушка не просто манила, а требовала вернуться.

Кажется, Габриэля тоже что-то звало ко мне, и он себе ни в чём не отказывал. Тёплая рука легла на мою талию, он уткнулся носом в мою шею, прижался покрепче и закрыл глаза.

— Чертовски уютная женщина… — пробормотал он, подтверждая собственные слова.

И я не могла с ним поспорить, пожалуй.

Смотрела на его лицо в отражении, на своё лицо. На наши переплетённые тела.

Это было слишком просто, вот так валяться рядом. Слишком нежно он меня касался, слишком тёплый был.

Мне было спокойно, не страшно, будто этот человек, поцеловавший мои губы уже столько раз, был самым надёжным на свете.

Его лицо было так спокойно, доверчиво.

Он тоже мне доверял. И ему было действительно хорошо рядом со мной, я видела это.

Пульс бился очень спокойно, дыхание было ровным.

А потом он открыл глаза, и наши взгляды пересеклись в отражении зеркала. Его пальцы дрогнули на моём животе, приковав к себе наше внимание. Он провёл вверх, вниз…

Сквозь ночную рубашку можно было прочувствовать движение настолько полно, что у меня не голова пошла кругом, нет. Внутри взвилось совершенно незнакомое чувство острого, болезненного наслаждения.

Оно закручивалось, концентрировалось в груди, в горле, мешая дышать, внизу живота.

Дыхание сбилось, а пересохшие губы потяжелели.

Я боялась пошевелиться, понимая, что Габриэль одновременно смотрит на меня и касается самым жутким, неприличным и приятным образом.

С ума можно сойти.

Я оторвала взгляд от его пальцев и вернулась к глазам. Оказалось, что он смотрел прямо на меня, лицо было напряжённым, он ждал. Моей реакции? Побега? Удара локтем в живот?

А ещё Габриэль, как и я, дышал неровно, прерывисто. Это будто сделало нас равными, будто я стала чуть больше контролировать ситуацию. Он так же растерян, как и я. Так же взволнован!

Пошевелился, прижал меня к себе ещё ближе и зарылся в волосы носом, пробираясь к шее. Я заскулила не то от страха, не то от тянущей непрекращающейся боли, сковавшей тело. Это было слишком томительно и слишком нереально.

Его губы коснулись шеи, там где она переходит в плечо. Потом чуть выше. Чуть ниже.

Я хотела зажмуриться и не видеть этого, видят лесные силы хотела, но завороженно следила за мужчиной, что прочертил теперь носом линию вдоль моей шеи до самой челюсти. Его волосы щекотали мою кожу. Его дыхание невозможно горячо и сладко ласкало.

С негромким глухим стоном он припал к ямочке у меня за ухом, и я не смогла сдержаться от жалобного всхлипа.

Откуда на теле столько чувствительных мест?

Он касается живота, касается места под грудью, касается бедра, талии, снова живот и всё это слишком остро отзывается во всём теле, словно всякий раз в меня попадает молния.

— Боритесь, — шепнул Габриэль рядом с моим ухом.

Я не ответила, зажмурилась, покачала головой, давая понять, что не понимаю о чём он.

Руки Габриэля прижали меня сильнее к мужскому крепкому телу.

— Боритесь со мной…

Я ахнула.

Почему эти простые слова так больно бьют?

Он поцеловал за ухом, поцеловал челюсть, шею и выдохнул мне в плечо:

— Ну же, — его рука с силой сжала мою талию и это оказалось слишком приятно.

Почему так?

— Если я вас сейчас поцелую, вы не уйдёте от меня живой, Турсуаза, — пробормотал он, переворачивая меня на спину, нависая надо мной.

Такой тяжёлый, горячий зверь, что может уничтожить одним движением или даже взглядом.

Слишком прекрасный, чтобы быть правдой. Больше похоже на мой лихорадочный болезненный сон.

В рассветной спальне его волосы казались чёрными, профиль был очерчен чётче, а глаза помутнённые и полные молний — горели особенно ярко.

Он сейчас меня поцелует…

Я не могла сказать «нет», я просто слишком желала этого поцелуя. Он был мне необходим, губы горели невозможно, раскалённый воздух опалял горло.

Глаза Габриэля метались по моему лицу миг. Второй.

Он склонился ко мне с животным рычанием, сжав в своей лапище моё бедро. Сухие губы прижались к моим сухим. Язык скользнул в мой рот и коснулся моего языка, так сладко и неожиданно слишком приятно.

Щелчок!

И перед глазами будто калёное железо, внутри пульсирующая невозможная боль. Кожа вся исколота до крови, не поверю, что мне это только кажется.

И Габриэль гладит меня, мучает, терзает, лохматит волосы.

Щелчок!

Его рука добирается до края сорочки, и мне приходится