Посмотреть в послезавтра - Надежда Молчадская

Мы вышли из пыльной комнатушки, таким же образом она вернула стеллаж на место, села на стул и начала доставать свой скарб из ящиков стола: куча макулатуры отправлялась в ее зеленую вязанную сумку – это были какие-то вырезки из журналов и газет, недоеденные сушки, леденцы, цветной термос, железная кружка, веревки с неоконченным макраме и т. д… «Вот, освободила Вам место, уже нагорбатилась вдоволь, хоть сейчас будет время с внуками поняньчиться. Всего Вам хорошего!» – она подняла просевшую почти до пола сумку и вынесла с собой накопленный опыт и царившую атмосферу хаоса.

С чего начать я не знала. Села за стол, и мои руки прилипли к неизвестным пятнам. Полчаса я выводила со стола этот загадочный химический состав, натерла до блеска – он значительно посветлел, поверхность напоминала атлас. Въевшаяся краска от пятен точно определяла место перемещения на разные материки бывшей кружки путешественницы. Необходимо было навести порядок с карточками, выстроить их в алфавитном порядке по фамилиям. На удивление, ни посетителей, ни звонков не поступало, но это и к лучшему – есть время разобраться с макулатурой и пылью, въевшейся в стены за годы работы незаменимой Елены Викторовны. Упорядочить карточки было несложно; учетные тетради выложила стопкой на полки, – и образовался видимый порядок. Все-таки хорошо, что я вылезла из своей берлоги, и к тому же могу навещать беспрепятственно Венеру каждый день.

В больнице царила тишина, только изредка доносился глухой кашель из палат, звук шаркающих тапочек по коридору и звон алюминиевой посуды.

Во время обеденного перерыва решила навестить дочь. Она находилась в отдельной палате № 7. Войдя, я увидела неподвижное тело Венеры, капельница медленно выдавала лекарство для поддержания организма. Глаза были открыты и она что-то бормотала. Никого рядом с ней не было, протерла ей губы влажным тампоном, постояла две минуты и вышла. Чувство безысходности и отчаяния навеяло мне только что увиденное, не прощу себя за это никогда. Моя и только моя вина.

Вернулась в регистратуру, просидела без дела еще полчаса. Архив за стеной не давал мне покоя, создавалось впечатление, что пыль из него проникает насквозь через стены. Вошла в архив, пыль разъедала нос, глаза слезились. Сняла первую попавшуюся папку с полки, влажной тряпкой смахнула пыль, чернила расплылись, автоматически подула на буквы, прочла с трудом размазанные каракули. «Учетная запись поступления. Январь 1954 г.». Меня бросило в пот. Нервно перебирая папки, я искала свой год поступления:1957, 1967, 1961, 1959, – быстро отшвыривала в сторону ненужные года. Боже, сколько их здесь? В окошко регистратуры кто-то постучал, бросила папки на пол. Вернулась вместе с пыльной тряпкой в руке. «Похвально, похвально, приветствую порядок, Мария Петровна, – за окошком стоял заведующий больницы Павел Васильевич Севастьянов. – Я как раз пришел по вашу душу. Найдите, пожалуйста, учетную запись поступлений 1963 года. Сколько это займет времени?» «Вы знаете, там такой хаос». «Ну хорошо, я вернусь через 15 минут». «Я Вам занесу». «Нет такой надобности. Спасибо». Бросила тряпку и вернулась в архив. Лихорадочно стаскивала целыми стопками папки: 1965, 1962, 1958,1 968. Ну где же она? Вот, слава Богу, нашлась. С трудом развязала завязки, помогая расклеить узел зубами, открыла и быстро пролистывала месяца поступлений. Март, первое число – стоит прочерк, 2-го марта в 11 утра одновременно поступили две роженицы: Крылова Мария Петровна 1933 года рождения, состояние тяжелое, угроза выкидыша, и Незнамова Авдотья Лукинична, примерно 1940 года. Документы, подтверждающие возраст и место проживания, отсутствовали. Доставила бригада скорой помощи № 3. В коматозном состоянии…

Больше записей не было, никакой информации о новорожденных. «Авдотья?! Авдотья?!» – повторяла я про себя, чтобы не забыть. Аккуратно завязала папку, стараясь не нарушить прежнее положение узла. Вернулась за чистой тряпкой, вытерла и на всякий случай промочила завязки, чтобы не было заметно моего любопытства».

Севастьянов? Точно, это – Пашка-компот. Так вот куда его занесло, бедолагу-молочника. Надо же, заведующий больницей. Интересно, чем он там заведовал? Авдотья – неужели она? Ни фамилии, ни отчества я ее не знал. Не так часто мне встречалось это славянское имя, но возраст совпадал. Коматозное состояние… Моя командировка в 1962 году… Правильно, если примерно подсчитать, когда мы с Дотей согрешили, все совпадает. Венера, Венера, шрам на левой руке. Глаза, точно как у моей мамы, – два сияющих изумруда. Неужели она моя дочь? Все, хватит, надо дочитать, не зря же она намекала в этих мемуарах, что меня это касается. Положил под язык валидол и продолжил читать.

* * *

Положила папку на стол и вернулась в архив. В окошко опять постучали. Я выбежала с очередной папкой в руке. Павел Васильевич улыбался: «Ну что, откопали динозавра?».

«Вот возьмите, – я намеренно при нем протирала узел. – Такая грязь, просто невозможно там находиться». «Я Вас понимаю, чистота – залог здоровья». Он забрал папку и ушел. Я закрыла пыльник, села, и мои воспоминания унесли меня в 1963 год.

Молодая женщина в странном состоянии. Точно, это была Венерина мать. В учетной записи до конца марта стояли прочерки – это значит нас было только двое. Открытые мутные глаза, русые волосы, кома… Неужели Авдотья передала свое состояние по наследству? Мысли путались.

Потом появились посетители, звонки, и мне было уже не до воспоминаний. Всю ночь я не спала. Тревога поселилась в душе. Завтра проверю историю болезни Венеры.

Пришла на работу на полчаса раньше. Подошла к полке и вынула все папки с фамилиями, начинавшиеся с буквы «К». Их всего было четыре: Кирилова Ольга Владимировна, Котов Федор Павлович, Крылов Николай Васильевич и Крылова Венера Николаевна. Может, однофамилец? Ведь Николаша умер 15 лет назад, и его папка давно должна храниться в архиве, да и не припомню, чтобы он посещал врачей. В случае необходимости он был обязан по инструкции обращаться к врачам по месту работы. У нас на заводе трудились светила науки. Так, прочтем: «Крылов Николай Васильевич, 1930 года рождения, г. Москва, на данный момент проживает по адресу: ул. Кирова 13, кв. 27. Поступил с жалобой на головную боль, сопровождающуюся галлюцинациями, чрезмерную подозрительность, страхи и бессонницу. Назначено стационарное лечение» – Затем неразборчивым почерком перечислены наименования лекарств. Далее «Рекомендовано посещение врача раз в неделю, дата – 1964 г., 17 апреля. подпись: П. В. Севастьянов».

Боже мой, ведь это за неделю до его кончины, ну почему он ничего мне не рассказал? Я заплакала. Ну, все, хватит, слезы только дома. Что тут с Венерой? Открыла папку, один чистый лист бумаги и больше ничего. Ну да, что со мной? Наверное, история болезни находится в кабинете Севастьянова. Что же делать дальше?

Звук переставлявшегося ведра навел меня на мысль, что надо установить контакт с уборщицей Екатериной, знающей все и вся. Вышла из регистратуры и позвала блюстителя чистоты; сославшись на нелюбовь к сладкому, предложила ей коробку конфет – зефир в шоколаде – и сразу же спросила: «А что любит заведующий Севастьянов?» Она подошла ко мне очень близко, коробку положила под мышку и стала бороздить мое левое ухо, прислоняясь ко мне пышным бюстом: «Не женат, не курящий, ни с кем не путался, стеснительный. Вы заметили, какие у него набойки на туфлях? О росте своем печется, – улыбаясь, моргая правым глазом, она продолжала. – Кабинет убираю раз в неделю обязательно в его присутствии, ключей не доверяет, придирается по пустякам, видит какие-то разводы на полу. Даже с цветков заставляет пыль смахивать. Видите, это от его колючки, – она протянула мне пальцы в лицо. – Все поколотые насквозь». Я сочувственно покачала головой. «Портреты бородачей, висящих на стене, трогать запрещает, я на них смотреть не хочу, всем поди уже по 90 годков будет, сдались они мне», – Екатерина расхохоталась.