Европа и ислам. История непонимания - Франко Кардини

К середине века Португалия тоже освободилась от мусульманского владычества: казалось, что установилось новое равновесие сил. Марокко находилось в руках новой династии Меринидов, которая в 1269 году захватила Марракеш; султан Меринидов Абу Йусуф поспешил по мере возможности усилить те гарнизоны, которые еще оставались в ал-Андалусе. У кастильцев даже возникали мысли устроить крестовый поход на Магриб. Но Альфонс X (1252–1284), сменивший на кастильском троне своего отца Фердинанда, предпочел закрепить свои континентальные завоевания, изгнав мусульман из Мурсии и оставив временно в их руках последний крупный город ал-Андалуса — Гранаду. За изменением границы между христианской и мусульманской частями Испании по-прежнему трудно проследить: в 1271–1273 годах многие христианские феодалы этой территории предпочли стать вассалами магрибского султана, а не Альфонса X. С другой стороны, великие эмиры Гранады из династии Насридов не желали покоряться меринидскому султану, который давал понять, что является их единственной опорой в борьбе с христианами. Более того, в 1279 году эмир Абдаллах Мехмед II заключил с Генуэзской республикой торговое соглашение, очень выгодное для генуэзцев, которые смогли основать в Гранаде свою колонию. Это говорило о том, что эмир, решительно настроенный играть независимую роль на международной арене, умел хорошо приспосабливаться к обстоятельствам.

Теперь, когда ал-Андалус был окружен Кастилией, арагонцы тоже почувствовали себя свободнее. Они стали меньше интересоваться испанским крестоносным делом и принимали участие в походах против мусульман лишь тогда, когда инициатива исходила от других — например, от правителей южной Франции, с которой Арагон традиционно связывали тесные отношения. Именно поэтому Хайме I Арагонский, хоть и с большой осторожностью, принял непосредственное участие в подготовке второго крестового похода Людовика IX. 1 сентября 1269 года он отплыл из Барселоны, но из-за бури ему пришлось вернуться. В декабре скромный арагонский контингент появился в Акре, но вскоре вернулся обратно, ничем себя особенно не проявив.

Англичане тоже обещали оказать поддержку французскому королю, однако отправление их войск задерживалось. Людовик поднял якоря 2 июля 1270 года, приняв решение — по причинам, которые до сих пор неясны — сделать остановку в Тунисе и только потом следовать дальше, в Святую землю. Было ли это каким-то образом связано с африканской политикой его брата Карла Анжуйского, короля Сицилии? Так или иначе, 25 августа 1270 года Людовик умер — вероятно, от тифа — на тунисском берегу, у развалин древнего Карфагена. Его брат Карл, прибывший в лагерь крестоносцев как раз в этот день, отдал приказ о возвращении их на родину. Незадолго до этого в Африку прибыл также Эдуард, сын английского короля Генриха III: поначалу он согласился отступить на Сицилию, но в апреле 1271 года возобновил свой путь к Святой земле и высадился в Акре в начале мая. Он провел за морем чуть больше года — и в сентябре 1272 года, разочарованный и больной, был вынужден вернуться. Эдуард был последним из видных европейских монархов, которые вели крестоносцев на берега Леванта. С тех пор, несмотря на усиленные призывы Пап Григория X и Николая IV к крестовым походам, остатки государства крестоносцев были по сути дела предоставлены своей судьбе, которая окончательно определилась в 1291 году.

В начале XII века клирик Фульхерий Шартрский, историк первого крестового похода, сложил восторженный и страстный гимн той роскоши и радости жизни, которую смогли обрести новые завоеватели Палестины, придя туда из неприветливых европейских широт. Кажется, что ему удалось выразить чувства колонистов всех времен, которые вдали от своей родины, за морями и горами, сумели найти — хотя и немногие — счастье и богатство. У Фульхерия мы также встречаем едва ли не случайно оброненные вещие слова «Восток» и «Запад», причем «Восток» — это не просто земля, которую нужно покорить, а объект любви, стремлений и мечтаний.

Что же принесли крестовые походы Европе? Господин Вольтер ответил: проказу. Каковы были главные плоды крестовых походов? По мнению Жака Ле Гоффа — абрикосы.

В обоих остроумных ответах есть доля истины. Они, однако, вырывают крестовые походы как военно-политическое (и, возможно, «колониальное») явление из исторического контекста. А этим контекстом было экономическое и культурное сближение Европы и ислама, укрепление взаимоотношений, которое в XIII веке даст толчок экономическому, финансовому, технологическому, научному и интеллектуальному прогрессу, так что это столетие станет одним из наиболее просвещенных и благополучных в истории средиземноморских областей Европы.

Среди положительных результатов, достигнутых благодаря целому ряду событий, в которых крестовые походы являлись военным аспектом, тесно связанным (как это было видно в связи с паломничеством) с аспектами социальными и религиозными, нужно назвать постепенное открытие западноевропейскими христианами другой реальности.

Было ли это открытие взаимным? Следует предположить, что христианство и ислам на пути познания друг друга шли далеко не вровень. Еще сам Пророк встречался с христианскими отшельниками, и первые мусульмане — за исключением бедуинских племен, отошедших от первоначального языческого синкретизма — были по большей части обратившимися в ислам христианами. Многочисленные процветающие христианские церкви Востока были очень хорошо известны мусульманам; в свою очередь, восточные христиане довольно быстро показали, что имеют неплохое представление о таком новом религиозном феномене, как ислам. Положение дел изменилось, когда высокопоставленные священники, монахи и ученые греческой Церкви стали получать сведения об исламе из вторых рук, главным образом через сирийские источники, и поэтому, возможно, в течение многих десятилетий недооценивали проблему возникновения новой религии, считая ее своеобразной формой варварства, не достойной особого внимания. Мусульмане же, хотя и знали или, во всяком случае, были наслышаны о румий (византийцах), не испытывали большого интереса к далеким и неотесанным фаранджий, с которыми в начале VIII века сталкивались только завоевавшие Испанию арабо-берберы. Так или иначе, того, что фаранджий — христиане, было достаточно для мусульман.

Западноевропейцы тоже не располагали никакими достоверными сведениями, которые дали бы им возможность понять, кто такие эти пришельцы и о чем они думают. В античной латинской традиции «Arabes» были molles, женоподобными и развращенными; их страна называлась «счастливая Аравия» (Arabia felix) — загадочный край пряностей, связанный с мифом о фениксе и с библейской легендой о царице Савской. Затем положение дел пусть и частично, но все же изменилось: мусульманские набеги на европейские берега и пиратство в западном Средиземноморье были, конечно, не лучшей формой установления дружеских контактов, но даже они стали своеобразным средством получения информации. Обмен дипломатическими миссиями между Карлом Великим и испанскими вали или багдадским халифом, письмо Берты Тосканской халифу, соглашения между сарацинскими пиратами и Гуго Провансальским — все это говорит о проблесках взаимного познания, пробивавшихся сквозь завесу неведения, которое тоже было обоюдным, но не равно активным с двух сторон.