Гламуру вопреки - Карен Ямпольски

— Прости, — извинилась я, вернувшись.

— Если ты еще раз так поступишь, клянусь, я повешу трубку, — в ярости сказала Сара.

И тогда я предложила неизбежное, хотя в глубине души очень боялась, что она согласится.

— Слушай, а давай как-нибудь встретимся. У нас просто не получается разговаривать по телефону. Найми няньку, а я тебя куда-нибудь свожу в честь дня рождения. И мы обо всем сможем поговорить, не отвлекаясь.

— Было бы здорово, — ответила Сара. — Мне и впрямь нужна передышка.

До моей ближайшей передышки оставалось еще около шести недель, потому мы решили покамест обойтись встречей в обеденный перерыв. После этого я еще дважды отменяла наши встречи из-за того, что не укладывалась в сроки.

— Забудь об этом, — сказала Сара, когда я отменила встречу во второй раз. — Перезвони мне, когда уволишься.

Я чувствовала себя последней дрянью и умоляла дать мне еще один шанс. Когда нам таки удалось встретиться, чувство вины вынудило меня заказать столик в дорогом ресторане при гостинице «Фор Сизонз».

Еда там оказалась, что и говорить, превосходная, но в остальном это была катастрофа. По-моему, Сара чувствовала себя там крайне неуютно. Ее раздражали все эти журналисты, подходившие поздороваться со мной. А то особое внимание, которым нас одаривал метрдотель, ее попросту пугало. Она вяло ковырялась в еде, вполуха выслушивая мою болтовню о знаменитостях, с которыми я успела познакомиться и у которых брала интервью. Я же невольно теряла интерес, когда она рассказывала новости о Тасо, ребенке или ремонте кухни. Я вставляла какие-то тривиальные фразы вроде «о, замечательно» или «откуда ты только берешь силы?», чтобы она подумала, будто меня это и впрямь занимает. Но конечно же, она знала меня достаточно хорошо, чтобы различить притворство.

Эта встреча заставила меня задуматься, возможно ли спасти нашу дружбу. Мы не были виноваты, что между нами осталось так мало общего. Тем не менее меня такой ход событий ужасно расстраивал, и я хотела, чтобы все было как раньше. Я просто не знала, что для этого требуется.

А потому на роль лучшей подруги в жизни Джилл Уайт был временно назначен Пол Томас, наш креативный директор, что казалось очень удобным: ведь моя жизнь целиком состояла из работы. Я ничего не могла с собой поделать — мне действительно нравилось проводить с ним время; наши токи «инь» и «ян» сливались в безукоризненное единство. Я ценила его восприимчивость к авангарду, он уважал мое редакторское видение. И хотя его вера в меня укрепляла мою самооценку, я всегда помогала ему избежать «звездной болезни».

Потому как в глубине души Пола Томаса чрезвычайно впечатляли богачи и люди с положением в обществе. Например, он любил попрекать меня обучением в подготовительной школе и даже вменял мне в вину то, что я встречалась со своим одноклассником Уолтером Пеннингтоном Третьим. Пускай это звучит совершенно нелепо, но я тайком получала удовольствие от подобных подозрений и никогда ни подтверждала, ни опровергала их под тем предлогом, что выкладывать все карты — не комильфо.

Не знаю даже почему, но я никогда не приводила Пола в другие компании, а потому наши отношения были в некотором роде эксклюзивны. Он частенько ходил смотреть со мной документальное кино: это была наша общая страсть, которую мы удовлетворяли почти каждое воскресенье. Пол всегда покупал целый ворох всякой снеди и угощал меня во время сеанса. К концу фильма мне казалось, что нужно срочно идти к зубному врачу.

Хотя я предпочитала не знакомить Пола с остальными своими друзьями, эти миры, как и следовало ожидать, однажды все-таки столкнулись. Как-то раз воскресным днем мы ждали открытия кинофорума на Хьюстон-стрит, как вдруг я заметила знакомый гибкий силуэт, вихляющий бедрами прямо мне навстречу.

— Джилл Уайт! — вскрикнуло это манерное создание. Хотя полуденное солнце слепило мне глаза и рассмотреть его я не могла, голос безошибочно выдал своего обладателя.

— Жерар, милый мой! — откликнулась я. Он подбежал ко мне и принялся обнимать, отрывая от земли и кружа в подобии танца. Погрязшие в работе, мы не виделись уже сто лет. Он всю меня осыпал поцелуями.

— Может, представишь меня своему другу? — спросил он, наконец опустив меня на землю.

— Точно, — сообразила я. Пол изумленно таращился на нас, не понимая, в чем дело. — Жерар Готье. Пол Томас.

Мужчины крепко пожали друг другу руки, и мы какое-то время поболтали. Жерар сказал, что ему пора бежать на примерку где-то поблизости, и был таков.

— Но я обязательно тебе позвоню, солнышко. И мы непременно встретимся! С меня джин с тоником! — крикнул он на прощание.

— Откуда ты так близко знаешь Жерара Готье? — спросил Пол с выпученными от удивления глазами. Было ясно, что его очень впечатлила эта встреча.

— Это мой давний друг, еще со студенческих времен. А потом мы вместе снимали квартиру, здесь, в Виллидж, — призналась я.

— Ничего себе, — присвистнул Пол. — В школе ты училась с Уолтером Пеннингтоном Третьим, в колледже — с Жераром Готье. Веселая же у тебя жизнь, Джилл Уайт.

— Да ну! — отмахнулась я. Знал бы он, как «весело» мне жилось. Но в одном я с ним поспорить не могла: в данный момент лучшей жизни нельзя было и представить.

То, что Пол знал, кто такой Жерар Готье, меня, однако, ничуть не удивило: он отличался безупречным вкусом в одежде. Выглядел он до того эффектно, что любая женщина, просто взяв его под руку, тоже становилась красавицей. Немудрено, что он также стал моим частым спутником в походах по ночным клубам. Мне ужасно нравилось, с какой легкостью он соглашался сопровождать меня везде и всюду — от вручения ASME до церемонии награждения «Эмми». И это, в свою очередь, помогло мне приобрести самый необычный опыт за тот период жизни — опыт работы ведущей на дневном шоу «Слово “Чики”».

Пройдя по всем кругам телеада в качестве признанного «эксперта по проблемам подростков», я стала до того популярна в этой среде, что мне предложили вести собственную передачу. Но, хотя я не испытывала никакого стеснения, будучи гостьей эфира, перспектива вести разговор на правах хозяйки меня очень напугала. Издатель, однако, настаивал, уверяя, что дополнительное внимание пойдет «Чики» на пользу, и я вынуждена была поддаться.

И вот, я стала все реже появляться в редакции и все больше времени уделять, к примеру, урокам дикции: мне нужно было избавиться от нежелательного на телевидении южного акцента, который до сих пор различался в моей речи. Или — обесцвечиванию волос: «шатенки невыгодно смотрятся на экране». Это сознание постоянного наблюдения вынудило меня резко, нездорово похудеть. Но как бы я ни волновалась по поводу внешности перед объективами камер, ничто не ужасало меня так, как неготовность к взглядам аудитории.

Все время, когда меня не ковыряли, не кололи и не красили, я посвящала изучению темы программы и часами просиживала в библиотеке. Журнал я поручила проверенным редакторам и старалась не замечать их гнева, когда наконец перезванивала и уточняла, сдан ли номер в срок. Нехватка моего участия становилась очевидна, когда я видела результат, но и этого я старалась не замечать. В конце концов, я была одним человеком и не могла выкладываться на двух работах в полную силу.