В футбольном зазеркалье - Николай Кузьмин

Хочешь, не хочешь, а когда начинаешь так вот сравнивать, сравнение само собой получается не в пользу «шустряков». Раньше парень как начинал играть в одном клубе, так в нем и заканчивал, и такой патриотизм, если хотите, увеличивал силу команды – каждый игрок чувствовал за спиной свой цех, свой завод, свой город. А наемник, если откровенно говорить, грудью амбразуру не закроет. Вот какое получается сравнение…

Звонарев вывел из гаража машину, захрустели по гравию шины. Маришка спала на плече Скачкова. Когда он стал осторожно залезать в машину, Клавдия придержала дверцу.

В самом ли деле футбол настолько изменился, повзрослел, что вырос из прежней одежды? Видимо так, потому что раньше даже матчи цеховых команд зачастую смотрелись с большим интересом и азартом, нежели сейчас встречи мастеров. Но вот вопрос: бесконечно ли это взросление, возмужание? Не является ли профессионализм еще одним шагом, который любимая игра планеты делает к своей старости? Во всяком случае им, футболистам отживающего поколения, кажется, что после них футбол уже никогда не будет таким…

Утреннюю тренировку проводил Арефьич.

Иван Степанович встретил автобус с командой и, покуда ребята спрыгивали с подножки, стоял, придерживая дверцу. Засек, что Федор Сухов не явился.

Отдав распоряжения второму тренеру, Иван Степанович разбитою походкой утащился к себе в комнату. Матвей Матвеич втихомолку объяснил, что у него разболелась печень и он с раннего утра, как только приехал на базу, лежал с грелкой на боку.

Размолвка в команде еще давала себя знать. Ребята двигались как подневольные, и с отвращением поглядывали на сетку с мячами.

– Слушайте, вы, лодыри! – не вытерпел Арефьич. – А ну ожили! Виктор Кудрин, еле-еле семенивший по полю, пожаловался на усталость.

Арефьич не хотел ничего слышать.

– Вы поглядели бы, как тренируются пловцы. Вот где режим! По сравнению с ними вы живете, как боги… Давайте, давайте, прибавили немного!

Легкие занятия только расхолаживают игроков. При современных средствах восстановления сил (питание, массаж, фармакология, физиотерапия, режим) обычная тренировка по своему напряжению превосходит календарную игру. Скачков давно понял, что жизнь спортсмена кажется праздником только со стороны, на самом деле праздничного в ней нет ничего, разве лишь краткий миг победы, остальное же время, по существу вся жизнь, – это сплошной, непрерывный труд. Выдержать такую жизнь способен далеко не каждый.

А еще проклятый возраст! В отличие от Сухова, даже в такие годы транжирящего свои силы без оглядки, Скачков выглядел скупцом, ско-пидомом, считающим до последнего грошика. Федор, выходя на поле, надеялся на взрыв, на вдохновение, Скачков же залезал в автобус с командой, собрав в себе все, что было сэкономлено глубоким полноценным сном, продуманным питанием, упражнениями на тренировках и колдовством Матвея Матвеича. В последние годы он постоянно чувствовал, что малейшее отклонение от режима все заметней бьет по его копилке, собираемой к каждому очередному матчу.

Чтобы ежедневный труд на тренировках не был надоедливым, угнетающим, многое зависит от умения наставника команды. За свои годы Скачков повидал не одного и не двух тренеров, и теперь с интересом присматривался к клеенчатой тетрадке, которую Иван Степанович постоянно таскал в оттопыренном кармане тренировочных брюк. Тетрадь всегда у него под рукой. За едой, в автобусе, просто оставшись днем на несколько минут один, он достает ее, листает, просматривает какие-то заметки и тут же вносит новые. Иногда Скачкову удавалось бросить взгляд в заветную тренерскую тетрадку: страницы вкривь и вкось заполнены мелким нервным почерком, исчерчены какими-то диаграммами, схемами. Занятия с командой Иван Степанович строит так, чтобы ребята как бы поднимались по лестнице трудностей: освоили один сложный элемент, вот вам еще более сложный! Весной, когда Каретников приехал к команде в Батуми, рекордсмен в подтягивании на турнике был Батищев – семь раз. После первого же пятикилометрового кросса ребята с неделю ступали по земле дрожащими ногами. Сейчас каждый игрок подтягивается двенадцать-четырнадцать раз, бегает кроссы по восемнадцать километров, приседает с тяжеленной штангой.

После нынешней зимы, думая о своем недалеком будущем, Скачков все больше приходил к выводу: работа тренера – творческая, задача его – помочь каждому игроку раскрыться, распечатать в себе тот клад, который в нем зарыт и о котором парень, быть может, не подозревает сам.

…После разминки на поле подали мячи. Защитники и нападающие занялись раздельными упражнениями. Нападающие совершали рывки примерно в сорок метров и с ходу наносили удар по воротам. Защитники и полузащитники играли в небольшом квадрате четверо против двоих в одно касание.

У бровки тренировочного поля, на чемоданчике, глыбой восседал Матвей Матвеич. Внушительный живот мешал ему сомкнуть колени. Рядом с ним, задрав ухо, звонко взлаивал лохматый Тузик, прижившийся на базе пес. Одному Тузику сегодня не изменяло настроение, он стремглав бросался за улетавшими с поля мячами и, повизгивая, дожидался, когда за ними прибегут. Футболиста с подобранным мячом он провожал до кромки поля и снова дисциплинированно усаживался рядом с массажистом. Появляться во время тренировки на зеленом поле ему было категорически запрещено.

Когда нападающие перешли к игре втроем против двоих, а защитники принялись отрабатывать удары по воротам с дальних дистанций, показался врач Дворкин. Он с утра сидел в своей лаборатории и теперь спешил на занятия.

С приходом в команду Ивана Степановича Дворкин буквально ожил. Прежде его позиция в коллективе была неопределенной и зачастую, находясь в окружении здоровых жизнерадостных парней, он попросту не знал, чем занять свой день. Он помогал красить мячи, выполнял хозяйственные поручения. Во время матча ему, нагруженному бинтами, хлорэтилом и зеленкой, удавалось в лучшем случае оказать помощь легко травмированному игроку. Футболисты со сложными травмами отправлялись в больницу или диспансер.

Сейчас Дворкин стал в команде фигурой первостепенной, и возвел его на эту высоту новый старший тренер, выяснивший в первые же дни, что у молчаливого робкого врача пропасть накопленных наблюдений и рекомендаций.

Каретникову не нужно было доказывать, что современный футбол построен на предельных нагрузках, вызывающих физиологические сдвиги в организме, но вот в том, как добиться быстрейшего восстановления сил футболистов, в этом новый тренер нуждался постоянно, и Дворкин стал его ближайшим помощником. Если сравнить команду с кораблем, то Каретников был ее капитаном, а Дворкин старшим штурманом.

Врач теперь просыпался раньше всех на базе и вместе с дежурным обходил комнаты. Затем подробный разговор с поваром, контрольный осмотр двух-трех игроков, доклад тренеру о состоянии команды. На тренировках он присутствовал незаметно, сидел, посасывая карандашик, и вдруг принимался что-то строчить в блокнот. Нынешние внушительные рекорды в различных видах спорта, доказывал он, достигнуты мобилизацией всего лишь половины сил спортсменов. Выходит, остальная половина дремлет где-то в недрах человека и еще ждет своего часа. Как ее добыть, как заставить включиться в работу? Дворкин уверял, что это под силу только самой серьезной науке. Причем, время требует, чтобы наука вошла в спорт не робкой гостьей, а хозяйкой.