Святые грешники - Александр Лапин

— М-да!

Улыбка с лица жены медленно, как маска в театре, сползла куда-то вниз. А еще через несколько секунд ее лицо и шея, что называется, пошли алыми пятнами.

Но длилась эта сцена из серии «не ждали» всего, может, десяток-другой секунд.

Татьяна наконец справилась с собою. И деловито-буднично, как будто так и должно быть, заявила:

— А! Приехал! Обедать будешь?

За это время Дубравин окончательно понял характер отношений, которые сложились в этой оставленной им обители.

Он давно подозревал кое-что. Еще с тех самых пор, как Дмитрий только появился на горизонте. Был он мужиком рукастым, то есть умельцем и мастером. Начинал как специалист по ремонту квартир. И когда Дубравин одну за другой купил три квартиры в столице, этот мастер их и ремонтировал. Работал он медленно, тщательно. И ремонт растянулся на годы. Дубравина это напрягало. Но Татьяна настолько была восхищена умениями мастера, так восторженно рассказывала о работе специалиста — «он прямо как мой папа все делает», — что Александр махнул рукой на сроки. Оплачивал счета и утешал себя мыслью: «Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало». Пусть уж она занимается этими ремонтами, чем сидит целыми днями одна дома и предается маразму в обнимку с телевизором.

Так и жили эти годы. Потом ремонты закончились. И длинноволосый Дмитрий стал заниматься загородным домом в официальном статусе садовника. Дом, сад, гараж, сарайчик для инвентаря и дров — все то, на что у Дубравина никогда не было времени и сил, — попали под его попечение. Садовник заменил в доме хозяина. Теперь и за обеденным столом. А может быть, и еще кое-где…

Так что Дубравин, конечно, был слегка удивлен этой семейной сценой. Но не до такой степени, чтобы впасть в ступор или немедленно начать «разбор полетов». Он просто понял, что его смутные догадки и подозрения об этом классическом, на его взгляд, пошлом романе полностью подтвердились. В первые минуты ему стало обидно: «Черт возьми! Пока я пашу, чтобы содержать всех, она тут завела шуры-муры! Не дождалась моя Пенелопа Одиссея. Скурвилась! Но, с другой стороны, столько лет я “в командировке”, что ее тоже можно понять».

В конце концов он принял ситуацию такой, какая она есть. И пришел к простому выводу: «Фактически мы квиты. И теперь можем разобраться в наших отношениях. До конца!»

Так что он молча отобедал. И залег у себя на втором этаже, чтобы обдумать ситуацию. За эти годы он уже все прикинул. Делать развод по-честному. Но была одна проблема. Как вместе с разводом не потерять для себя и смысл жизни. А он был в одном. В деле, которому он себя отдавал. В работе. Мысли бежали одна за другой:

«За ошибки молодости надо платить. Женился по принципу “стерпится — слюбится”. Теперь отвечай по полной… Во-первых, чтобы процесс не превратился в свару, надо исключить, как это обычно бывает, взаимные обвинения. Понятно, что она не святая. Но начнешь ее долбить, только озлобишь. Потому что для нее роль жертвы — самая любимая. И подходящая. Значит, придется все издержки брать на себя. Да и свара может затянуться на годы. А я люблю делать все сразу. Поэтому надо расходиться одним махом. Не рубить же кошке хвост по частям!»

С тем и уснул.

Разговор получился к вечеру. Подав на стол ужин из гусиных пупков с картошкой, она села напротив него. И сама начала спрашивать:

— Скажи мне, у тебя кто-то есть? — При этом лицо ее — рано начавшей стариться женщины — с красными пятнами на щеках и первой сединой в волосах — приняло упертое и готовое к бою выражение.

Дубравин, ковыряясь вилкой в картофельном гарнире и стараясь не вдаваться в излишние подробности, просто сообщил, что у него другая семья. И что ей либо придется смириться с этим обстоятельством, либо разводиться.

Теперь, когда он до конца понял характер тех отношений, что у нее сложились с Дмитрием, он был уверен, что она выберет второе. Потому, что развод для нее тоже шанс. Шанс начать новую жизнь.

Но понимал он и другое. Что за свободу ему придется заплатить немалую цену.

Конечно, начало разговора после такого его заявления было бурным. Не обошлось без упоминаний о загубленной жизни, о детях, о родственниках. Но он не возражал ей. Не обвинял ее взаимно. А посыпал голову пеплом. Принимал все на себя. И, как опытный кормчий, через бурлящий поток аккуратно вел «лодку» к причалу. При этом он ясно понимал, что ей необходима такая разрядка. И та роль жертвы, которую она избрала для себя в этой жизни, требует таких обвинений.

Наконец после двух часов наездов и истерик со слезами она с женской, похожей на лисью, хитростью убедилась, что Дубравин не собирается выкатывать ей «встречный иск». Успокоилась и стала прагматично прикидывать, что можно «отжать»:

— Я уже много раз думала на тему дома. Давай продадим его!

Но Дубравин решил, что «хорошая мысля приходит опосля», и отложил практические вопросы на утро.

Утром за завтраком перед его отъездом состоялся уже более осмысленный и понятный разговор. Начался он с ее сакраментального выражения:

— Ты должен сделать выбор: я или она?!

Дубравин, задумчиво пожевав черствую булку, заявил, что, судя по всему, выбор сделала сама жизнь. И он не оставит ни свое дело, ни тех людей, которые, собственно, и являются его настоящей семьей. И добавил:

— Тебе хочется развестись? Я готов!

После этого она еще около получаса корила его. И удивлялась сама себе:

— Что же это, я такая глупая, что ли? Что столько лет не замечала ничего?

В конце концов перешли к тому, что интересовало обоих. К имуществу. Точнее, к его разделу. Тут она заявила, что не в деньгах счастье. И ей ничего не надо.

Такое заявление заставило Дубравина очень сильно призадуматься. И даже слегка загрустить. По опыту он знал: если женщина говорит, что ей ничего не надо, — это опасный симптом. Реально это означает, что она хочет получить все. А такие заявления призваны усыпить бдительность партнера.

Так оно и вышло.

«В общем, не зря буддисты говорят, что, прежде чем жениться повторно, надо выдать замуж первую жену. У меня так и получается. Ну что ж, счастья ей. Конечно, придется содержать ее вместе с садовником, который так ловко и удобно устроился. Но главное — сохранить дело! Инструмент, с помощью которого я зарабатываю. А если есть голова на плечах, то проживем! — думал он, выслушивая ее соображения. — Плоды труда нужно отдавать людям. А вот инструменты — никогда!»

В данном конкретном случае «ничего не надо» вылилось: в подмосковный дом, квартиры в столице, иномарки и прочие мелочи. В качестве бонуса Татьяна «отжала» дополнительно деньги на квартиру в центре Минска и дачу на экологически чистом курорте с роскошной природой в Белоруссии.

Ну и как само собою разумеющееся — ежемесячное содержание.

Но Дубравин, фактически оставив все нажитое, был доволен. Он получил свободу. И возможность строить новую жизнь с любимыми людьми. А это теперь дорого стоит.