Любовь по договоренности - Светлана Лубенец

Я уже собралась снова завалиться на бордовое покрывало, чтобы слушать свои любимые хоры дальше, как раздались переливы дверного звонка. Наверно, в стоматологию рвался какой-нибудь больной, прочитавший на табличке, что прием сегодня до трех. Я не собиралась никому открывать дверь, но почему-то наушники не надевала. Зачем-то ждала, когда звонок стихнет. Он не стихал. Более того, становился все настойчивее и настойчивее. Я решила поговорить с больным. Чем ломиться сюда, ему лучше поискать другую стоматологию.

Когда я открыла дверь, в ее проеме оказалась Злата. Да-да, та самая Маринина подруга, которая, как недавно выяснилось, вовсе не бывшая, а самая что ни на есть настоящая. Разговоры с ней в мои планы не входили.

– Георгий Аркадьевич сегодня больше не принимает, – быстро сказала я и попыталась захлопнуть дверь, но не тут-то было.

Злата ответила:

– А я не к нему. Я к вам.

– Ко мне? – удивилась я.

– Именно, – подтвердила женщина. – Разрешите пройти?

Поскольку это был не разбойник с большой дороги, а Злата, я посторонилась, пропуская ее в маленький коридорчик. Даже если она вдруг начнет мне угрожать за то, что я посмела покуситься на ее мужчину, до драки, думаю, дело не дойдет. Далматов не стал бы общаться с неадекватной женщиной.

Я не повела ее в комнату, которую правильнее всего было бы называть спальней, а усадила в кресло прямо в холле, где пациенты дожидались приема. Сама села напротив. Нас разделял круглый столик со стеклянной столешницей, на которой красивым веером лежали глянцевые журналы.

– Я вас слушаю, – произнесла я и неконтролируемо вздохнула. Нет ничего хуже, чем объясняться с бывшей любовницей своего мужчины.

– И это правильно, – согласилась со мной Злата. – Вы должны знать, что вас используют.

– Кто? Уж не Георгий ли Аркадьич, местный стоматолог?

– Он самый.

– И каким же образом?

– Скажите, не предлагал ли вам Далматов руку и сердце? – вопросом на вопрос ответила Злата.

Я внимательно посмотрела на женщину. К чему это она ведет? Злате Георгий никак не мог предлагать ничего подобного, а потому с ее стороны очень глупо сейчас взять да и заявить, что он зовет замуж всех.

– Нет, не предлагал, – решила соврать я. Я даже прикинулась бы какой-нибудь стоматологической медсестрой, но мой легкий шелковый халатик и голые ноги в шлепанцах с опушкой, которые Георгий купил мне не далее как вчера, выдавали правду о природе наших взаимоотношений.

– Значит, предложит, – заявила Злата.

– Откуда знаете?

– Понимаете, через полтора года, даже уже, пожалуй, чуть меньше, истекает срок, к которому у Далматова должен непременно родиться ребенок. Жена Георгия родить не может, а потому ему срочно нужна женщина, способная на это.

Я открыла рот так широко и надолго, что в нем вполне успела бы свить гнездо какая-нибудь птица.

Так далеко мои планы не простирались. О том, чтобы развестись с мужем и принять предложение Георгия, признаюсь, я подумывала, но ребенок? Зачем он нужен? Мы оба уже не юные, одна дочь у меня есть. Не хватало рожать еще кого-то, чтоб к его двадцатилетию я была бы уже глубокой пенсионеркой! Да и вообще… при чем здесь ребенок? Я наконец несколько прикрыла рот и прямо так и спросила Злату:

– При чем тут ребенок?

– При том, что он нужен Георгию для получения наследства.

Как вы знаете, о наследстве, которое могут получить братья Далматовы, я уже и сама подумывала, когда они, да еще и Марина, заявили мне о круто изменившихся обстоятельствах.

– То есть вы хотите сказать, что у Далматовых умер какой-то богатенький родственник? – решила уточнить я.

– У Георгия и Богдана умер отец, но давно. А завещание составлено так, что наследство получит тот из братьев, у которого родится ребенок, чтобы можно было его, это самое наследство, передавать дальше. И указан срок, до которого братьям есть смысл… извините… рожать. Если ребенок не появится через полтора года, наследство отойдет какому-то музею.

– Странно… какой-то срок… – произнесла я. – Разве можно назначать срок для рождения ребенка…

– Мне тоже странно, но, говорят, Аркадий Петрович Далматов вообще был особенным и непредсказуемым человеком.

– Простите, но откуда про наследство известно вам? Георгий сказал?

– Нет, я узнала об этом от его жены. Вы хотя бы в курсе, что Георгий женат? – Злата посмотрела на меня с жалостью, и мне очень захотелось сказать ей, что я даже знаю, кто она такая. Говорить об этом я, конечно, не стала, но уже довольно зло спросила:

– Простите, а какое отношение к Георгию и его наследству имеете вы? И какого черта явились мне обо всем этом рассказывать?

Я уже видела, как выглядит Злата в состоянии смятения, но сейчас она ответила мне, сохраняя абсолютное спокойствие:

– Я имею самое прямое отношение, поскольку у меня будет ребенок от Георгия. Я хотела ему об этом сообщить еще вчера, но увидела, как вы выходите с ним из стоматологии почти в обнимку, и… не смогла… Расстроилась очень, не буду скрывать. Сегодня все же решила поставить Далматова в известность о том, что он скоро станет отцом. Но когда я вышла из автобуса, он как раз садился в свою машину. Не успела я… Георгий уехал… Но мне подумалось, что на его территории могли остаться вы. И, как видите, не ошиблась.

Я, постаравшись отключиться от эмоций и выдержать тот же спокойный тон, что и у бывшей любовницы Далматова, пораскинула мозгами и после некоторого молчание выдала:

– То есть вы хотите сказать, что, как только Георгий узнает о вашей беременности, тут же турнет меня в шею?

– Скорее всего. Он очень хочет получить наследство. Именно поэтому делал все возможное, чтобы Бо не женился как можно дольше.

– А Бо, выходит, наследства не хочет? Бессребреник такой, да?

– А Бо о наследстве не знает… то есть не знал до недавнего времени.

– Это почему же?

– А потому что, когда отец умер, Богдан лежал в больнице. Ему делали серьезную операцию, и он не присутствовал даже на похоронах.

– Допустим. Георгий скрыл завещание, но само наследство он ведь скрыть не в состоянии. Бо наверняка знает о ценностях, которые были у отца, и не может на них не претендовать.

– Понимаете, наследство Аркадия Петровича состоит всего из одной вещи, но очень дорогой. Он приобрел ее почти перед самой смертью и показать успел только Георгию.

– И что это за вещь? Можно полюбопытствовать?

– Конечно. Я скажу, и вы сразу поймете, как много она значит для Георгия, поскольку наверняка видели его коллекцию. Так вот! Это старинная шпага с золотой гардой, украшенной драгоценными камнями.

Да, я сразу поняла, что она может значить для Георгия. Далматов-старший любил свою коллекцию. У него горели глаза, когда он о ней рассказывал. Вплоть до этой минуты я была уверена, что больше своих клинков он любит все-таки меня. Выходит, его слова, взгляды и поцелуи – ложь? Неужели я, инженер человеческих душ, купилась, что называется, всего за рубль двадцать? Но… как он мог заставить меня родить ребенка, если я этого делать не собиралась? Хотя… может, и засобиралась бы, раз уж влюбилась… Я машинально схватилась рукой за живот, поскольку вдруг сообразила, что мы не предохранялись… Мне даже на ум ничего такого не приходило… В тридцать шесть лет я почему-то казалась себе уже пожилой теткой, внутри которой, в принципе, ничего завестись не могло… Впрочем, не надо паниковать… Да и вообще, пора спуститься с небес на землю! Мы с Георгием вместе несколько дней, а я своим воспаленным писательским воображением уже нарисовала картину вечной неземной любви. А ларчик просто открывался… Человеку нужен ребенок для получения драгоценной шпаги. Ради этой цели Георгий даже обманывал брата и манипулировал им, расстраивая его личную жизнь. Что уж тут сожалеть о какой-то пожилой тридцатишестилетней тетке… ничем не выдающейся… обыкновенной… Выносила бы нужного ребенка, а потом… Что же потом? А то – пырнуть ее все той же драгоценной шпагой… Впрочем, Георгий Аркадьевич придумал бы что-нибудь поизощренней, чтобы и меня нейтрализовать, и в тюрьму не сесть. Залечил бы мне, например, зуб до смерти! С него станется!