Возьми меня, моя любовь - Грация Верасани

— Дублировать порнофильмы?

— Спокойно стареть в кругу безопасных привязанностей, смакуя вкусную еду…

— Какую вкусную еду? Ты вегетарианка!

— Вот дерьмо.

— Что плохого в том, чтобы стремиться к большему?

— Ты знаешь меня так плохо?..

— Достаточно, чтобы понять, когда ты разочарована.

Я опираюсь на поручень, опасаясь упасть.

— Что за соблазн упускать момент, а? Габри, да ты в этом профессионал. Знаешь, ты убегаешь ото всех, никому не открываешься до конца, ты боишься… Так же, как Эмилио…

— При чем тут Эмилио?

— Он влюблен уже год, но даже пальцем не пошевелит.

Топаю ногой:

— Не верю.

— Он приходил искать меня.

— Когда?

— Когда я и ты… Когда я сердился.

— Что он сказал?

— Что хотел попробовать… Ну, старался… но ты…

— Я?

— Сделай что-нибудь.

— Слишком поздно. Ему японка голову задурила.

Отлично. Разговор закончен. Фульвио набрасывает пуловер на спину, направляясь к балконной двери.

— Прости, что я так бесился.

Обмениваемся улыбками.

— Лучше б ты снова начал курить…

Хоть это и невозможно, но ничего не было — ни сигареты, нервно выкуренной в ожидании, ни спокойного силуэта с рюкзаком на спине, взгляда, ищущего мое лицо в людской толпе, ни одного из тех киношных объятий перед табло прилетов. И все потому, что я опоздала в аэропорт Маркони на полчаса.

Когда я дозвонилась Эмилио по мобильному, он был уже дома и сдержанно принял извинения, сообщив:

— Нет проблем. Мне пришлось проехаться всего на четырех или пяти автобусах…

И натянутое объятие на пороге, которым мы обменялись двадцать минут спустя; не надо быть гением, чтобы понять — передо мной изнуренный человек. Тяжелый рюкзак прислонен к старым пластинкам «Confusional Quartet» и «Nabat», содержимое рассыпано по полу.

— Мне тебя не хватало.

— Мне тебя тоже.

— Есть холодный протухший чай.

— Хочешь, я спущусь в бар и куплю пару банок пива.

— Нет. Приму душ и пойдем. Как насчет китайского ресторана?

Киваю и смотрю на него, а он складывает на кушетку СД с записями «Sky Yong Gods». Перед тем как запереться в ванной, Эмилио поворачивается и говорит:

— Габри, я был такой скотиной.

Щурюсь и сжимаю губы в знак солидарности. Хочу сказать ему: «Бэби, ты страдаешь? Не беспокойся, я здесь». Но я сильная, к сожалению, и не дам воли красивым словам.

Открываю окно, чтобы проветрить комнату, и сажусь на диван-кровать. Слышен шум воды в душе, а через несколько мгновений звонит телефон. Я вижу, как странник возникает из ванной голым и мокрым, в броске снимая трубку. Не сильна в английском, но это и не важно: я худо-бедно изъясняюсь на нескольких языках, и этот — среди них.

Струйки воды стекают по худой спине и бледной заднице, а тело начинает мало-помалу расслабляться. Когда телефонная трубка положена, это уже другой человек. Эмилио перевел — Салли снова в Лондоне и хочет его видеть. Она прилетает в Болонью завтра же, первым рейсом. Чего ждем, Габри? Снова будешь той, кто никогда ничего не выигрывал, даже «Вишню в шоколаде» в карточной партии.

За столом в ресторане «Пагода» молча слушаю рассказ об Индии, потом о Лондоне. Сдержанно улыбаюсь, будто недавняя посетительница сеанса лифтинга, но Эмилио вроде бы ничего не замечает. Вздыхаю с облегчением, когда история будто подходит к концу, тем временем разбиваются вдребезги мои мечты, и я выдвигаю себя на «Оскар» как лучшую актрису второго плана.

Не смешивай любовь и дружбу, говорю себе. Вновь принимаюсь за чай и возвращаюсь в реальность. К концу ужина окончательно перестаю питать иллюзии. Завтра приезжает Салли. «Я скажу, Габри, что ты — моя подруга». Между притворщиком и другой, говорящей на английском, ты ни черта не поймешь, будешь там кивать головой и улыбаться, как полная идиотка. А когда у Эмилио начнется новая глава жизни, вернешься домой и включишь компьютер. Одни пишут, другие живут. Кто это сказал? Ах, да. Саверио.

И трогательная искренность, которая так ранит.

— Она мне очень нравится, Габри.

Тут мне понадобился весь самоконтроль.

Смотрю на друга. Я люблю его? Не знаю. Ничего не знаю наверняка. Не знаю даже, нужна мне в этой ситуации лишь его поддержка или сойдет любая другая.

Разговариваю, болтаю лишнее, не слыша своего голоса. Наблюдаю одними глазами, как мелькают в воздухе его руки, как ложатся на стол, и жажду почувствовать их на себе. Может быть, я сошла с ума? Я уже навоображала слишком много, принимая одно за другое, и чего добилась? Неудовлетворенных желаний и перекоса реальности.

Что ж, объявляем банкротом магазин, который никогда не был открыт, историю любви, которая могла быть, но так и не осуществилась. Как всегда, я пришла слишком поздно. На одну нерешительную женщину приходятся десять знающих, чего хотят. Отлично. Пожелаю Эмилио быстро сделать шесть или семь малышей с миндалевидными очами. Его счастье — мое счастье.

— Я рада, что все расставлено по местам.

— Жду не дождусь, когда вас познакомлю.

Теперь все ясно, кристально чисто. Все ясно и все потеряно. Я тверда, как кедр, и кажусь себе хрупче хрусталя, пока оставляю чаевые на столе и рассматриваю электрический каскад на чудовищной картине на стене. Я тревожусь, но держу язык за зубами, впрочем, воображение, как всегда, разыгрывается еще круче.

— Ты странная, — говорит Эмилио, — влюбилась в кого-нибудь?

Вот мой шанс.

— Нет.

Последняя возможность.

— Ты уверена?

Обмахиваюсь чеком у кассы, словно веером.

— Габри, ты уверена?

— Абсолютно.

Годы и годы, проведенные за слушанием печальных бардов по радио. В темноте, перед тем как уснуть, я буду размышлять. У меня щиплет глаза, они пытаются разрушить обман и выдать мое вранье. Да здравствует попса, ребята, еще более грубая и глупая. Но нет, я беру себя в руки. У меня сухие глаза и обман безукоризнен. Мне нет в этом равных. Я вру:

— Салли мне понравится.

Он смеется.

— Не знаю, вы такие разные…

— Может быть, выпьем чего-нибудь в «Големе» завтра вечером? Дай мне знать.

— Да, позвони, и я тотчас же приеду.

Через несколько часов трещит телефон.