В плену страстей - Ферн Майклз

Сирена протянула мужу руки, и Риган прижал ее к себе.

– Что мы будем делать теперь, Риган? Мы потеряли ее. Мы потеряли нашу дочь, – глотая слезы, проговорила она дрожащими губами.

– Мы вернем ее, милая, вот увидишь.

– Но она уходит, уходит с Уэзерли.

– Нет, она не уйдет. Держу пари. Я все слышал. Уэзерли понял, что Рэн нам не родная дочь. И теперь, когда она решила отделиться от нас, он потеряет к ней всякий интерес. Она обязательно вернется. Калеб приведет ее назад.

Но Сирена была вовсе в этом не уверена, и слезы, непрерывно катившиеся по щекам, жгли ее, словно огнем.

Рэн с Малькольмом ждали у подъездной аллеи, пока кучер подаст фаэтон.

– Я соберу свои вещи и приеду к тебе, – тихо говорила девушка, сдерживая душившие ее рыдания. – Думаю, на это уйдет несколько часов. Обними меня, Малькольм! Обними! – вскрикнула она, бросаясь к нему в объятия. – Я никогда раньше так не разговаривала с Сиреной. Я всегда любила ее, была уверена в ее любви ко мне. Я… я не виню тебя, Малькольм! Сирена – очень красивая женщина и сама заставила тебя…

– Я на твоем месте не стал бы этого делать, – холодно произнес Уэзерли; голос его был таким чужим и бесстрастным, что Рэн отпрянула в изумлении. – Я хочу сказать, что тебе не следует приезжать ко мне. Ты разрушила все благодаря своему детскому интеллекту. Боюсь, ты мне теперь совершенно ни к чему, Рэн.

– Ни к чему? Малькольм, что ты имеешь в виду? – голос девушки дрожал. – Я люблю тебя, Малькольм! Я всегда буду любить тебя!

– Не говори ерунды. Неужели ты не понимаешь? Мне самому едва хватает на жизнь, я не смогу содержать еще и тебя. Благодаря моему распутному дядюшке у меня нет ни пенни за душой. Я еле-еле свожу концы с концами. Взять только мои счета от портного! Через несколько дней кредиторы снова начнут атаковать меня. Я не могу позволить себе такую роскошь – нищую жену.

– Мы придумаем что-нибудь! Как-нибудь выкрутимся! Я найду работу, а ты так много умеешь делать…

– Хватит, Рэн. Выбрось из головы эти глупости. А вот и мой экипаж!

Не дожидаясь, пока кучер остановит лошадей, Уэзерли вскочил на подножку.

– Жаль, что все так вышло, Рэн, но ты виновата сама.

– Я приеду к тебе, Малькольм, приеду! Я все буду для тебя делать, буду работать не покладая рук…

– Не стоит, Рэн. Не приезжай ко мне. Держись от меня подальше. Ты мне не по карману.

Стукнув кулаком по верху экипажа, Уэзерли крикнул кучеру, чтобы тот поезжал быстрее. Рэн осталась стоять одна на дороге, по щекам ее катились горячие слезы, а в янтарных глазах застыло выражение недоверия и изумления.

Не бросив даже прощального взгляда в сторону девушки, на которой хотел жениться, Малькольм приказал ехать к дому леди Элизабет Райс. Сейчас более, чем когда-либо, он был заинтересован в сведениях о драгоценном ожерелье, которое готовят королю ко дню рождения его сына. Сейчас – как никогда прежде – Уэзерли нужны были деньги, которые можно было выручить с продажи этих камней, если, конечно, ему удастся их заполучить. Откинувшись на кожаное сидение, Малькольм принялся перебирать в уме адреса всех скупщиков краденого и рынков, где он мог бы избавиться от драгоценностей за высшую цену. В памяти Уэзерли всплыло имя лорда Фаррингтона. До дня рождения принца оставалось две недели, дня за два до этой даты Малькольм должен «освободить» ювелира от дорогостоящего шедевра. Нужно связаться с Фаррингтоном, но сделать это только после разговора с леди Элизабет. Малькольм предвкушал ее гладкое белое тело, такое аппетитное, что у него даже слюнки потекли.

Сирена ван дер Рис разожгла в нем огонь желания, и Уэзерли хотелось утолить свою страсть.

* * *

Напряжение в доме Синклеров стало невыносимым. Рэн заперлась в своей комнате, отказываясь выходить даже к столу. Сирена фыркала и огрызалась с теми, кто был настолько неосторожен, что пытался подойти к ней. Риган расхаживал по кабинету Тайлера, размышляя и сокрушенно качая головой. Он хотел поговорить с Рэн, но она не впустила его в комнату. Тайлер был погружен в какие-то заботы, которыми не желал ни с кем делиться. К обеду приходил Калеб, но после долгой молчаливой трапезы поспешил удалиться. Только Камилла, казалось, не замечала тягостной атмосферы, царившей в доме. Все ее мысли были заняты ребенком, который скоро появится на свет.

На следующей день Сирена спустилась после завтрака вниз, чтобы отдать кое-какие распоряжения. По пути на кухню она увидела Камиллу, которая шила что-то похожее на детское одеяльце.

– Самое малое, что ты можешь сделать, – это сказать хоть что-нибудь! – бросила Сирена. – Разве ты не видишь, что происходит в твоем собственном доме? Почему бы тебе не поговорить с Рэн и не выяснить, что она собирается делать? А ребенку, который еще не родился, не требуется семнадцать одеял. Тебя вообще интересует что-нибудь другое?

Камилла подняла на разгневанную Сирену ясные фиалковые глаза, ее игла застыла в воздухе.

– О чем ты говоришь, Сирена? С Рэн что-нибудь случилось? Я хочу сказать – она заболела? О том, что вы поссорились, я знаю. Кстати, ты ошиблась, Сирена: я простегиваю двадцатое одеяло. В Англии зимой бывает очень холодно и сыро, а матери всегда не хватает одеял…

– Избавь меня от твоей мудрости, Камилла! – резко отрезала Сирена, направляясь на кухню.

Риган подслушал этот разговор и чуть было не бросился извиняться за вспышку Сирены, но передумал и пошел в другую сторону. Ему и так хватает неприятностей с женщинами в собственной семье. Кроме того, Риган не хотел навлекать на себя гнев жены, а так бы обязательно произошло, если бы она когда-нибудь узнала, что он извинялся за ее поведение.

Наверху Рэн бродила по комнате, заламывая руки и вытирая бегущие слезы. Малькольм! Бедный милый Малькольм! Притворился, что не любит ее, чтобы спасти от нужды! Неужели он не знает, что она любит его больше жизни, что ей наплевать на все, лишь бы быть рядом с ним? Милый благородный Малькольм! Последние два дня были днями сердечной боли и слез, а мысль, что она больше не увидит его, была невыносима для Рэн. Она не могла с этим смириться. Малькольм – ее любовь, ее жизнь. Его жестокость – всего лишь игра. Переполненная любовью и нежностью, Рэн бросилась на кровать и зарыдала в подушку.

– Я не позволю тебе этого сделать, Малькольм! Я не допущу, чтобы мы расстались только из-за того, что ты плохо обеспечен. Я достаточно сильна, чтобы посмотреть в лицо бедности. Если мы будем вместе, мне и смерть нипочем!

Со всей пылкостью юной любви Рэн страдала по Малькольму, пока не почувствовала, что сейчас у нее разорвется сердце. На девушку обрушились воспоминания о свиданиях, проведенных в его объятиях, она ощущала прикосновения его губ, слышала, как он шептал о своей любви, клялся, что не может без нее жить. Рэн оплакивала глупые детские мечты пойти к алтарю девственницей. Теперь она жалела, что не уступила Малькольму, не позволила ему большего, тогда бы ничто на земле не смогло бы разлучить их – они стали бы едины навечно.