Зима мира - Кен Фоллетт

Дейзи нравилось водить машину, она любила ощущать ее силу и скорость. Они направились к южной окраине города. Она почти жалела, что до берега всего пять или шесть миль.

За рулем она думала, какой будет ее жизнь, когда она станет женой Чарли. Благодаря ее состоянию и его положению они займут первое место в буффальском обществе. Когда они будут устраивать приемы, столовое серебро и фарфор будут столь изысканными, что у всех захватит дух от восхищения. У них будет самая большая яхта в гавани, и они будут устраивать на борту вечеринки для других богатых, любящих веселье пар. О приглашении к миссис Чарльз Фаркуарсон будут мечтать. Ни одно благотворительное мероприятие не обойдется без имен Дейзи и Чарли в начале списка. В мечтах она видела себя в изысканном парижском платье, идущей через толпу восхищенных мужчин и женщин, благосклонно улыбаясь в ответ на их комплименты.

Она продолжала мечтать, пока они не приехали на место.

Город Буффало находился на севере штата Нью-Йорк, у самой границы с Канадой. Вудлон-Бич представлял собой песчаный пляж длиной в милю на берегу озера Эри. Дейзи припарковала машину, и они пошли пешком через дюны.

На пляже уже было человек пятьдесят-шестьдесят. Это были юные отпрыски элиты Буффало, привилегированные юноши и девушки, приезжавшие в Буффало на лето; днем они катались на яхтах и водных лыжах, а ночи проводили на вечеринках и танцах. Дейзи здоровалась со всеми, кого знала, а знала она почти всех, и всем вокруг представляла Еву. У них в руках оказались бокалы с пуншем. Дейзи осторожно попробовала: кое-кто из мальчишек мог ради смеха подлить в пунш пару бутылок виски.

Вечеринку устраивали родители Дот Реншоу, острой на язык девицы, которую никто не хотел брать замуж. Реншоу, как и Фаркуарсоны, были старинной семьей, но их состояние не пострадало в кризис. Дейзи не преминула подойти к хозяину, отцу Дот, и поблагодарить его.

– Простите, что мы опоздали, – сказала она. – Я и не заметила, что уже так поздно.

Филип Реншоу оглядел ее с головы до ног.

– Какое короткое платье… – в его взгляде осуждение боролось с вожделением.

– Я так рада, что вам понравилось, – сказала Дейзи, делая вид, что он сказал ей прямой комплимент.

– Но в конце концов, хорошо, что вы вообще приехали, – продолжал он. – Сейчас подъедет фотограф из «Сентинела», надо же, чтобы на фото было хоть несколько симпатичных девчонок.

– Теперь понятно, почему меня пригласили, – шепнула Дейзи Еве. – Как мило с его стороны сообщить мне об этом!

К ним подошла Дот. У нее было худое лицо и острый нос. Дейзи всегда казалось, что она вот-вот ее клюнет.

– А я думала, что ты поехала с отцом на встречу с президентом, – сказала она.

Дейзи была готова провалиться сквозь землю. Ну зачем она хвасталась направо и налево!

– Насколько я понимаю, – продолжала Дот, – он взял свою, ну, ведущую актрису. Это необычно, во всяком случае, для Белого дома.

– Я думаю, президенту приятно иногда и с кинозвездой встретиться, – сказала Дейзи. – Должно быть и в его жизни немного романтики, правда?

– Не думаю, что это понравилось Элеоноре Рузвельт. «Сентинел» пишет, все остальные приглашенные были с женами.

– Какие заботливые мужья, – сказала Дейзи и отвернулась, отчаянно мечтая отделаться от Дот.

Она заметила Чарли Фаркуарсона, устанавливающего на пляже теннисную сетку. Он слишком добродушен, чтобы смеяться над ней из-за Глэдис Энджелус.

– Как дела, Чарли? – весело окликнула она.

– Нормально, пожалуй, – он выпрямился, высокий двадцатипятилетний парень, чуть полноватый и слегка сутулящийся, словно боясь смутить окружающих своим высоким ростом.

Дейзи представила ему Еву. В компании Чарли был очаровательно неловок, особенно с девушками, но он сделал над собой усилие и спросил Еву, как ей нравится Америка и какие известия она получает от семьи, оставшейся в Берлине.

Ева спросила, нравится ли ему на пикнике.

– Не очень, – честно ответил он. – Я бы с большим удовольствием остался дома, со своими собаками.

Наверняка с питомцами ему проще, чем с девчонками, подумала Дейзи. Но упоминание о собаках заинтересовало ее.

– А какие у тебя собаки? – спросила она.

– Терьеры Джека Рассела.

Дейзи взяла на заметку.

К ним подошла угловатая женщина лет пятидесяти.

– Господи, Чарли! Ты до сих пор не поставил эту сетку?

– Сейчас, мам, – сказал он.

Нора Фаркуарсон надела на пикник алмазные серьги-гвоздики, золотой теннисный браслет[2] и колье от Тиффани – значительно больше украшений, чем требуется для пикника. Дейзи отметила, что «бедность» Фаркуарсонов была относительной. Говорили, что они потеряли все – но при этом у миссис Фаркуарсон была служанка, шофер и пара лошадей для прогулок в парке.

– Здравствуйте, миссис Фаркуарсон, – сказала Дейзи. – Это моя подруга Ева Ротман из Берлина.

– Здравствуйте, – сказала Нора Фаркуарсон, не подавая руки. Она не считала нужным держаться любезно ни с русскими нуворишами, ни тем более с их гостьей-еврейкой.

Тут ее осенило.

– О, Дейзи, вы можете обойти гостей и узнать, кто хочет играть в теннис.

Дейзи знала, что она для них вроде служанки, но решила стерпеть.

– Хорошо, – сказала она. – Наверное, делать смешанные пары?

– Хорошая мысль… – Миссис Фаркуарсон достала огрызок карандаша и клочок бумаги. – Составьте список.

Дейзи мило улыбнулась и вынула из сумочки золотую ручку и маленький блокнотик в переплете из бежевой кожи.

– У меня все есть.

Она знала, кто играет в теннис, и знала, кто играет хорошо, а кто плохо. Она входила в теннисный клуб, куда принимали не так избирательно, как в яхт-клуб. Еву она поставила в паре с Чаком Дьюаром, четырнадцатилетним сыном сенатора Дьюара. Джоанну Рузрок – с его старшим братом, Вуди Дьюаром, который в свои пятнадцать уже был такой же высокий, как его отец-каланча. Себя она, разумеется, вписала с Чарли.

Вдруг с неприятным чувством Дейзи заметила смутно знакомое лицо и узнала своего сводного брата, Грега, сына Марги. Встречались они нечасто, и она не видела его уже год. За это время он стал совсем взрослым. Он вырос на шесть дюймов, и, хоть ему было всего пятнадцать, у него уже начинала пробиваться бородка. В детстве он был неряхой – и ничуть не изменился. Одежда у него была дорогая, но носил он ее небрежно: рукава спортивной куртки были закатаны, полосатый галстук свободно болтался на шее, отвороты льняных брюк намокли в море, и к ним пристал песок.

Сталкиваясь с Грегом, Дейзи всегда чувствовала себя неловко. Он был живым напоминанием о том, что отец бросил Дейзи и ее мать ради Грега и Марги. Она знала, что у многих женатых мужчин случались романы, но отец выставлял свою личную жизнь на всеобщее обозрение. Отцу следовало бы переселить Маргу с Грегом в Нью-Йорк, где никто никого не знает, или в Калифорнию, где в супружеской измене не видят ничего дурного. А здесь они были несмываемым пятном, а Грег – одной из причин, почему на Дейзи смотрели с презрением.