Новая девушка - Харриет Уокер

Ведь, постоянно следя за постами Мэгги, я не менее регулярно проверяла в соцсетях страницы Винни. Из-за этих женщин, державших в своих руках две нити моей сущности, я иногда полностью выпадала из действительности и возвращалась к ней, только услышав настойчивые крики из корзинки Лайлы.

У меня появилась привычка рассматривать в Фейсбуке наши с Винни старые фотографии, те, что были сделаны во времена, когда в четыре часа дня надо было возвращаться домой, а о детях никто из нас и не помышлял. Эта новая привычка ни в коей мере не смягчала мою печаль и ощущение потери, но благодаря ей я отвлекалась от Мэгги и избавлялась от постоянно растущего ощущения, что все годы близости и воспоминания о совместных счастливых днях мною просто выдуманы.

Я вовсе не удивилась, когда однажды утром, перед восходом, увидела, что Винни исключила меня из списка друзей в Фейсбуке. Не удивилась, хотя это был еще один удар, нанесенный по все еще ноющему после деторождения телу.

Наша совместная история закончилась, и теперь все, связанное с Винни Кло, уменьшилось до крохотного, размером с ноготь большого пальца, изображения рядом с именем и опцией добавления в друзья. Ее послание было вполне понятно. И меня захлестнула волна печали и раздражения.

Она ведет себя так, будто я чем-то ее обидела. А ведь я всего лишь родила ребенка.

Но я знала, что это не совсем так.

* * *

Винни я впервые увидела по соседству со своим домом во вторник. Как раз отправилась, с Лайлой в коляске, в пестрый кластер магазинов, расположенный рядом с домом, — отчасти потому, что светило солнце, отчасти потому, что не знала, как еще провести утренние часы.

Чуть раньше я увидела Мэгги на показе Марка Моро, одетую в, как мне показалось, двухсотфунтовый костюм, сшитый лично маэстро.

Этот костюм Пенни обещала мне еще до беременности.

Хуже всего было рассматривать бесчисленные повторы этой картинки, выложенные всеми значимыми в мире моды людьми, за чьими страницами в соцсетях я следила. Я также заметила, что Марк повесил свои знаменитые кашемировые кардиганы на каждое из кресел с позолотой, где была табличка с именем участника и номером. Таким образом, их присутствие на показе было вплетено в ткань истории.

Это ведь может стать настоящей фамильной реликвией! И этой гребаной реликвии я только что лишилась!

Этот внутренний монолог я произносила, двигаясь по тротуару и радуясь, что никто, кроме меня, его не слышит. Я ужасный человек. И всего не могу рассказать даже Нику — у него на лице появляется болезненное выражение, как только я начинаю говорить о Мэгги. По нему видно, что он обрадуется, когда показы закончатся, и Мэгги вновь займет место за компьютером. Я, кстати, тоже. Честно говоря, уже по горло сыта самой собой.

Мой путь — а я тщательно выбрала самый длинный из всех возможных, так чтобы Лайла могла хорошенько выспаться, — пролегал мимо магазинов и нескольких начальных школ (я уже стала интересоваться, насколько они хороши, заглядывая в будущее). Затем он взбирался на холм и заканчивался около старого викторианского кладбища.

Будучи почти полностью заброшенным, оно, тем не менее, сохранило свою готическую монументальность. Остатки разбитых надгробий валялись на могилах, которые они когда-то украшали, — создавалось впечатление, что обитатели только что покинули их. Разбитые урны лежали, где упали, между участками для вечного упокоения. Фигуры, скрытые под капюшонами, возносили изъязвленные кислотными дождями кисти к небесам.

Сколько усилий затрачено, а никто даже не читает их имен…

Но была здесь и более современная часть — зеленее и светлее, — где на надгробиях можно было увидеть нечто, больше напоминающее характеристики на сайте знакомств, чем траурные оды: «Дражайший Стив», «Вечный весельчак» или «Ушел в великий небесный любительский драмтеатр». Современная версия смерти теплее и ласковее, без всякой присущей девятнадцатому веку помпезной загадочности.

И вот здесь мы увидели ее.

Винни стояла на коленях перед одним из надгробий, и ее рыжие волосы, цветом похожие на опавшие листья на дорожке, выделялись на его фоне. Мне не надо было видеть лица, чтобы понять, что это моя подруга. Я как будто ощутила удар током. Не задумываясь, я ускорила шаг и, оказавшись у следующего участка разбитых надгробий, повернула к ближайшему выходу и отправилась домой. Весь день крепко прижимала девочку к себе и отпустила только тогда, когда с работы пришел ее отец.

После этого всякий раз, покидая дом, я чувствовала за собой слежку. Ходила я теперь так, словно на глазах у меня были шоры, глядя только прямо перед собой. Каждый раз, поворачиваясь, я видела рыжие кудри Винни, поэтому приучилась не вертеть головой по сторонам.

Была подруга на кладбище в тот день или нет, и появлялась ли она на нем вообще, меня уже не волновало.

Она знает, что я делаю. И знает, когда я делаю это неправильно. Она знает, когда плачет Лайла, и знает, что в этом виновата я…

— Почему бы нам не устроить вечеринку на Рождество? — предложил Ник, явно обеспокоенный моим добровольным отказом от общества других людей.

До Рождества было еще шесть недель, и у меня на него не было никаких планов, кроме как купить Лайле вельветовый сарафанчик, украшенный веточками остролиста. Обычно во время рождественских каникул мы встречались с Винни — и всегда в Лондоне, а не в том городке, где родились. Хотя наши родители продолжали жить в нескольких минутах ходьбы друг от друга, этот город был связан с воспоминаниями, которые мы не могли игнорировать.

А на этот раз мы проведем Рождество в Лондоне втроем — только я, Ник и Лайла. Присутствие новорожденной — отличная отмазка от необходимости посещать переулки детства, где вполне могла появиться Винни. Ведь для нее это тоже должно было быть первое Рождество в качестве матери. От мыслей о том, какими разными будут для нас эти праздники, и о том, что они предназначены в основном для детей, у меня разрывалось сердце.

— Давай соберем всех, — продолжил муж. — Почему бы, например, не пригласить Мэгги? Она же тебе нравится.

И я решила, что приглашенная Мэгги — это все-таки меньшее зло, чем неожиданно появившаяся Винни.

После месяца модных показов она наконец поняла выражение «не чувствуя земли под ногами». Мэгги заболела модой. Она могла высекать искры из миланского мрамора или цокать по парижскому паркету — при этом ее главным горючим выступала комбинация адреналина и алкоголя, замешанная на исступлении.

На следующий день после возвращения в Лондон Мэгги свалилась от самой жестокой простуды в своей жизни. Хотелось только лежать на диване, уставившись в телевизор.

Кэт рассмешило столь резкое изменение.

— От запеченной картошки за двести фунтов к ее домашнему варианту. На ней что, еще больше икры?

— На ней фасоль и сыр, — огрызнулась Мэгги. — Отвали.